Большое кино
Шрифт:
Либерти пожала плечами:
— Я знаю не больше, чем пишут в газетах.
— Но ведь это ты пишешь о Кит Рейсом для «Метрополитен»?
— До нее не так легко достучаться. Я названиваю ей уже три недели, и все без толку.
— Позор, ангел мой! — Мадлон хлопнула ладонью по столу так, что зазвенела посуда. — Когда ты получила заказ? Кажется, ты должна сдавать материал уже на следующей неделе. Что-то ты не слишком расторопна.
— Дело не в этом. Вы ведь знаете, что Кит Рейсом не дает интервью.
— «Позорному столбу» — нет. Но почему бы не поговорить по душам с «Метрополитен»?
Либерти нахохлилась.
— Кстати, ты добралась до ее мамаши? — Мадлон налегла мощной грудью на стол. — Как мне стало известно, ты шлялась невесть где, потому и запоздала с Норманом.
— Я три недели назад вернулась с Ближнего Востока.
— Тогда нечего таращить на меня свои фиалковые глазки.
Какая она? Разве это не живая легенда? Правда, что у нее одна грудь? Говорят, вторую она сама себе оттяпала, как амазонка.
Если хочешь знать мое мнение — это уж слишком.
— Она рассказала мне изумительную историю — это все, чем я могу пока с вами поделиться. Ничего лучше я в жизни не слышала!
Мадлон округлила глаза:
— Разве ты не собираешься посвятить меня в подробности?
— Поймите, Мад, дело не в недоверии. Просто материал еще сырой…
— Но блюдо уже выпекается?
— Доходит в духовке, — уточнила Либерти с улыбкой.
— Как это вкусно — Китсия Рейсом на блюдечке!
Либерти возмущенно замахала руками:
— Она тут ни при чем!
— Дорогая, готовить надо разнообразно.
— Она серьезная художница. Ей уже семьдесят два года, и ей наплевать, что о ней подумают. Кстати, она произносит свое имя как «Киси».
— Киси-сиси… Лучше не испытывай мое терпение!
Спустя два часа, с непереваренной яичницей по-флорентийски в желудке. Либерти неслась по Пятой авеню на следующую встречу, приближаясь к бронзовому прямоугольнику «Рейсом энтерпрайзиз», восемьдесят три этажа которого, ввинчиваясь в небо, поражали даже бывалых Нью-Йоркцев. Теперь ей предстояло взять интервью у человека, создавшего все это, — Арчера Джеймса Ренсома. В полированном фасаде отражалась малютка с копной темно-рыжих волос, в красных туфельках на высоких каблуках, бледно-лиловых замшевых джинсах и такой же куртке. Стыдиться было как будто нечего.
У входа она столкнулась с двумя мужчинами в дорогих костюмах, ожесточенно спорившими о чем-то. Одного можно было с некоторой натяжкой назвать красавчиком, другой был низкорослый, тяжеловесный, с большой головой и челюстями бультерьера. Пока она проскальзывала во вращающуюся дверь, они молча, оценивающе смотрели на нее. Либерти сделала вид, что их внимание ничего для нее не значит, и они возобновили перепалку. В вестибюле она купила последний номер «Флэш» со своей статьей о новом кинофильме «Домино» и заодно спросила у киоскера, есть ли у него «Кэмел».
— Прости, рыженькая, кончились. — Он смерил ее взглядом. — С такими грудками неплохо бы позаботиться о своем здоровье.
Либерти очаровательно улыбнулась:
— Попридержи язык, а то лишишься его навсегда!
Попросив
— Черт, забыл! Езжай один, Тони. Увидимся.
Низкорослый вошел в лифт вместе с Либерти. Она нетерпеливо покосилась на часы. Три минуты одиннадцатого. Встреча в пентхаузе была назначена ровно на десять.
Низкорослый откровенно пялился на нее, и Либерти всем своим видом изобразила безразличие. Отчего это все мужчины считают, что малышки — их достояние? Она уставилась на горящий значок «X», обозначавший экспресс между первым и пятидесятым этажами.
Где-то между пятьдесят восьмым и пятьдесят девятым этажами в кабине погас свет. Либерти услышала громкий деревянный стук. Вместо того чтобы продолжать взлет, кабина начала бесшумно падать. Это длилось недолго, скольжение вниз сменилось неподвижностью.
— Черт! — Либерти ударила ладонью по пульту, метя в красную кнопку «Вызов», и тут же из белого динамика раздался неподобающе безмятежный голос:
— В чем дело?
— В чем дело? — крикнула Либерти. — Мы падаем, вот в чем! Что-то сломалось.
— Лифты в здании находятся в образцовом техническом состоянии, — зачастил голос. — Они оборудованы многократно продублированной системой торможения. При выходе из строя первой системы…
Либерти напряглась: ее спутник схватился за грудь и часто задышал.
— ..включается вторая.
— Ничего, — сказала Либерти соседу, — не волнуйтесь. Вы же слышали: если первая… — Она не договорила.
У мужчины, казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит Лицо его приобрело фиолетовый оттенок, шея перестала помешаться в вороте голубой оксфордской рубашки, подобно пасте, выдавленной из тюбика. Не в силах помочь себе, он судорожно пытался ослабить галстук.
— Черт! — Кабина снова стала проваливаться.
Либерти кинулась к мужчине, разорвала ворот его рубашки и шлепнулась вместе с ним на пол. Он придавил ее, но в то же мгновение на обоих стала действовать еще более могучая сила, не дававшая шелохнуться. У Либерти заложило уши. Внезапно кабина опять остановилась. Двери приоткрылись, и Либерти, увидев путь к спасению, вскочила, протягивая руку вперед. Двери опять задвинулись, придавив ей руку, потом открылись. Она отдернула руку, и двери снова захлопнулись.
— Ради Бога, помогите! — крикнула она в микрофон. — У человека сердечный приступ!
Невидимый диспетчер не отозвался. Она услышала далекий звон, деревянный стук, скрип кабины.
— Умоляю! — надрывалась Либерти. — Помогите!
Скольжение вниз только ускорилось. Диспетчер безмолвствовал. Либерти представила, как отвечавшая им дама, стремительно покинув свой пост, подобно бейсболисту, покидающему базу, мчится вниз по лестнице, чтобы поймать их перед самым концом падения…
Мужчина, дернувшись и закрыв глаза, обмяк, и Либерти ничего больше не оставалось, как только повторять шепотом обрывки всех известных ей молитв.