Большое сердце
Шрифт:
Когда «Потемкин» вышел в открытое море, вся команда — восемьсот человек — собралась на верхней палубе. Спустили флаг, привязали к нему обломок колосника. Восемьсот матросов скинули бескозырки и дышать перестали. Тихо было на палубе. Очень тихо. Кто-то не выдержал, ударился в слезы. А один молодой матросик как замашет руками, как заголосит:
— Не надо, браточки! Не надо!.. — и кинулся к флагу, людей расталкивает и кричит.
А флаг полыхнул над головами и пропал за бортом. Но не сразу затонул. Вольно расплескался он на воде, потемнел и начал свертываться. Долго свертывался,
С той поры и хоронился на черноморском дне флаг «Потемкина». От него-то и шел этот живой свет…
Гордей вздохнул, пососал потухшую цигарку и бросил ее в море; мне показалось, что под мохнатыми бровями старика влажно блеснули глаза.
— Но вы сказали, что флага там уже нет, — несмело заметил я.
На темном от загара лице Гордея опять промелькнула знакомая мне умная и немного лукавая улыбка.
— Верно, нету его там, — ответил старик. — Вынесли его из моря. Это, брат, уже другой рассказ. Поймал ты меня на слове, теперь слушай.
Наши войска обороняли город от фашистов. Двести и пятьдесят дней держали оборону. А когда порядком помытарили врага, командование приказало отступить, чтоб силы до конца не растрачивать.
И вот уходило из города советское войско, а прикрывали его бойцы морской пехоты. Какие были хлопцы! Знали они, что не всем выпадет судьба уйти из города, что многим доведется здесь полечь и смертью своей, как щитом, прикрыть от вражьего огня сотни жизней. Но они и думки про это не имели, потому что герои никогда про себя не думают.
Ушло из города советское войско. А за ним уходили бойцы морской пехоты. Из целого батальона осталось их всего-навсего человек пятнадцать. Гранат уже не было, в дисках — считанные патроны. А гитлеровцы наседают, прижимают их к морю, так и прут сплошной серой стеной. Вышли краснофлотцы вот сюда, на этот берег. На берегу — один баркасик и тот насквозь пробитый. А серая стена все ближе.
Огляделись краснофлотцы, посмотрели друг на друга и стали уходить в море. Последним шел моряк, ну, прямо сказать — богатырь. Было похоже, что на тельняшке у него шелковая красная ленточка. А то из раны лилась кровь, и некогда было ее унять.
Уходили краснофлотцы в море, уносили раненого товарища. Вода уже до колен. До пояса. Вот она давит грудь… Повернулись моряки лицом к родному городу, да за серой стеною врагов ничего не увидели. Тогда они выпустили из своих автоматов все патроны без остатка, — в серой стене сделалось много пробоин, и моряки увидели развалины своего города.
Немилосердно палило солнце. Море было тихое. Фашисты не стреляли; видать, считали, что моряки все равно уже погибшие. Где им было понять, что герои никогда не погибают!
Вода уже щекотала им ноздри, гудела в ушах. Тогда моряки в последний раз посмотрели на свой город, и вода тихо сошлась над ними. Чья-то бескозырка не удержалась на голове, волны стали толкать ее к берегу, а потом вроде раздумали и понесли в море… Фашисты хозяйничали в городе. А кругом, в горах, собирались в отряды партизаны.
И вот как-то раз среди бела дня тучи
…И потом, когда весной сорок четвертого наши отбивали город, в самых первых рядах видели тех моряков с красным флагом «Потемкина». А бой был… Земля такого боя еще не видывала! День и ночь били наши пушки. От пушечного грому наверняка стекла дрожали на другом конце света. Черный дым целую неделю стоял над городом. Море разгулялось, закипело. А над городом, над морем, как вещуны победы, кружились самолеты с красными звездами. И в самом пекле бились пятнадцать краснофлотцев.
Потом, когда освободили город, их видели где-то в другом конце Черноморья. Но никто не ведает, где застала их победа и где они теперь…
Гордей замолчал. Ветер ерошил его волосы и словно разглаживал морщины; в сумерках, озаренное светом глаз, оно казалось совсем нетронутым старостью.
— А море, видишь, все еще светится… — сказал старик. — Светится в том месте, где лежал потемкинский флаг. Должно быть, за долгие годы сильно напиталось море тем огневым светом…
Он опять закурил и надел картуз. Мне не хотелось уходить отсюда. Я смотрел на берег, невольно искал затерянные следы отважных краснофлотцев и думал о высокой и святой любви народа к своим героям, о любви, которая рождает легенды.
А. Савчук
БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ
Рассказ
Лейтенант Сухов лежал в лощине, раненный в обе ноги. У реки заканчивался бой. Фашисты были разбиты, но их мелкие группы все еще сопротивлялись, пытаясь закрепиться на крутом берегу. Рядом, под деревьями, тихо журчал ручей. Прозрачная вода его серебрилась, горела на солнце.
Было убаюкивающе скучно слушать однотонную музыку ручья. Сухов напряженно прислушивался к тому, как там, у берегов большой реки, еще перекликались пулеметы. В бездонной, прозрачной голубизне неба изредка пролетали стремительные силуэты вражеских самолетов, и тогда земля качалась и вздрагивала от взрывов.
Сухов лежал уже несколько часов и чувствовал, как слабость все больше и больше сковывала его тело. Ему хотелось пить, сухая спазма сдавила горло. Жажда была так велика и мучительна, что он закрыл глаза, чтобы не видеть, как течет и серебрится у его ног вода. Он хотел только одного — как можно скорее уснуть и забыть боль. Но сна не было. Оставалось смотреть, как падали и кружились в воздухе пожелтевшие листья берез. От этого однообразия и однотонного журчания ручья у Сухова закружилась голова, и он закрыл глаза.