Большое сердце
Шрифт:
Послышался шорох. Лейтенант приподнял голову. К нему приближался солдат. Это был боец третьей роты Юлдаш Джабаев, с которым он до этого встречался всего несколько раз. Раздвигая руками ветки, Джабаев шел медленно, осторожной походкой, точно у него болели ноги. Он часто останавливался, оглядывался по сторонам, и Сухов не мог понять, куда и зачем идет он.
— Джабаев, родной! — радостно крикнул Сухов. Юлдаш вздрогнул, задержался у куста.
— Товарищ лейтенант! — шевельнулись сухие, обветренные губы Джабаева, и в узеньких карих глазах
— Два нога ранила… два нога… ой-ой, — простонал он.
— Воды, Джабаев! — хрипло попросил Сухов.
— Сейчас будет вода, холодный вода, — ответил Юлдаш и так же медленно и осторожно пошел к ручью.
Сухов пил долго и жадно, отдыхал и снова пил, Джабаев надел на голову мокрую пилотку, вытащил из-за пазухи два бинта, сел возле Сухова и перевязал ему ноги.
— Ой-ой! Кость нету, ходить нету! Ой-ой!
— Как же мы доберемся до медпункта? — превозмогая боль, растерянно спросил Сухов.
Но Юлдаш только слегка улыбнулся:
— Ничего, ничего! Мой понесет на медпункт, доктору понесет.
И он нагнулся, взвалил Сухова на спину, перешел ручей и зашагал по полю. Он шел по рыхлой, заросшей полынью и чертополохом земле, изредка останавливался, проверяя, удобно ли Сухову. На плечах взмокла рубаха, шинель путалась между ногами, и даже пилотка казалась тяжелой и лишней на голове.
Сухов чувствовал, как медленно шагал Джабаев, как он спотыкался и тяжело дышал.
— Довольно! Не надо, Юлдаш, ты устал… Я не могу больше, ты понимаешь! — уговаривал его Сухов.
— Ничего, товарищ командир, — отвечал ему Джабаев и упрямо шел вперед.
Подул теплый степной ветер, но горячее, раскаленное добела солнце жгло нестерпимо. Сухов ощутил боль и усталость во всем теле.
— Джабаев, милый, я больше не могу! — наконец произнес он, и Юлдаш почувствовал, как на его шее слабнут руки Сухова. Казах опустился вместе с ним на землю и заулыбался какой-то виноватой улыбкой:
— Ой, беда, вода нету! Ой-ой! Как будет? Вода нету.
Джабаев горестно покачал головой, затем поднялся и опять той же медлительной и усталой походкой пошел кустами на поиски воды.
«Какой чудесный парень», — с нежностью и чувством глубокого уважения подумал Сухов.
Юлдаш вернулся, бережно неся в консервной банке воду, прихрамывая и кривясь от боли.
— У тебя нога болит, товарищ Джабаев? — спросил Сухов, но Юлдаш снова приветливо заулыбался и, протягивая банку, сказал:
— Пустяки, товарищ командир.
А потом снова взвалил его на спину и, тяжело сгибаясь и задыхаясь, пошел по полю.
Так он шел еще около часа. Издалека доносились канонада и завывание вражеских самолетов. Затем из-за кустов вырвался «Мессершмитт» и, сверкая крыльями, пошел на восток.
— Пролетел коршун, — сказал Сухов. Но самолет накренился набок, сделал круг, снизился и пошел обратно на бреющем полете. Сухов видел, как по земле, точно большая распростертая птица, навстречу ему летела тень.
— На
А самолет завывал уже совсем близко. Сухов отчетливо различал летчика, видел его лицо. Застрочил пулемет, и пули с шумом вошли в землю.
— Джабаев, спасайся! — закричал Сухов, но Юлдаш не испугался и не бросил его. Бережно, как кладут грудного ребенка, он положил Сухова на землю и, когда летчик дал вторую очередь, лег на лейтенанта и закрыл его своим телом.
— Что ты делаешь, сумасшедший! — рассердился Сухов, но Джабаев неизменно улыбался и твердил:
— Ничего, ничего! Живая, товарищ Сухов, живая, командир!
Пули ложились впереди, сзади, по бокам, и серые струйки земли то и дело взлетали возле них. Когда самолет улетел, Джабаев поднял Сухова и пошел теперь уже вдоль раскатанной артиллерией дороги.
Сухов мучился, страдал от боли и от сознания, что причиняет столько хлопот Джабаеву. А солнце уже поблекло, небо потемнело, окрасилось тончайшими отблесками вечерней зари. Густая серая пыль клубилась вдоль дороги.
— Я больше не могу, Юлдаш, оставь меня и иди на пункт, к доктору, скажи, что я здесь, — сердито простонал Сухов.
— Немножко… еще немножко… совсем близко, — сказал Джабаев, приостановился и указал пальцем туда, где на фоне выжженных летним зноем кустов вырисовывалась небольшая возвышенность, возле которой стояли бойцы.
— Помогите! — что было силы крикнул Сухов, но его никто не услышал.
— Сейчас, еще немножко, товарищ командир, — успокаивал его Джабаев. Но Сухов чувствовал, что с каждым шагом боец двигался все медленнее, а ноги его спотыкались и подкашивались.
— Не донесешь, милый мой товарищ! — с отчаянием вскрикнул Сухов.
— Ничего… донесет Юлдаш Джабаев, обязательно донесет.
И донес его к блиндажу, бережно положил на землю, а когда к ним подошли бойцы и командиры, бледный, со смертельной усталостью в глубоко запавших, лихорадочных глазах, сказал:
— Одеяло, подушка командир надо. Скорей. Очень большая, два нога нету.
Кто-то сбегал за одеялом и подушкой. Джабаев заботливо постелил одеяло, приподнял и перетащил Сухова на постель, вытер со своего лица пот и, закрыв глаза, лег рядом с ним.
Он лежал несколько минут, спокойный и торжественный, а когда лейтенант окликнул его, не ответил.
— Юлдаш, дорогой, ты спишь?! — тормоша его за плечо, воскликнул Сухов, но и на этот раз Джабаев не ответил ему.
— Умер, — сказал только что подошедший врач. Он сразу заметил мертвенную синеву на лице Джабаева и его остекленевшие глаза.
— Умер? Как умер?! — с испугом и ужасом в голосе спросил Сухов.
Врач не ответил. Он нагнулся над Джабаевым, пощупал пульс, расстегнул шинель и, заметив на гимнастерке запекшуюся кровь, отвернул ее, и все увидели несколько осколочных ран в животе Джабаева.