Большой Кыш
Шрифт:
— Я сегодня уходить обратно. Ты приезжать ко мне. Йес?
— Подумаем, — серьезно ответил Бяка. — Может, и слетаем. На Крохе. Мы ведь, кроме нашего холма, ничего не видели.
И все отправились обедать.
После визита к Бяке у Оппа оставалось только одно дело, которое нельзя было ни перенести, ни отложить, — Люля. Обязательный и педантичный Опп не собирался перекладывать его на чужие плечи.
Мытье Люли продолжалось около двух часов. Нельзя сказать, что вымыть Люлю было просто.
— О'кей? — ежеминутно спрашивал Опп,
— Отвяжись! Чего привязался? — скулил Люля, сидя в кадке с горячей водой.
— Я не понимать. Я тебя привязать, потом мыть? — изумился Опп. — Это не есть удобно.
— У-у! — завопил Люля. — Корзинка дырявая! Пень трухлявый! Муравей кусучий! Поганка ядовитая! Червяк с когтями! Желудь прелый! Енот вреднючий… Бесто-оло-очь!
Тут Опп обильно натер мылянкой Люлину голову и принялся драить его уши.
Люлину брань заглушил плеск воды. Лишь изредка угадывались тихие вздохи и угрозы в адрес банщика.
Когда в домик вошел Дысь, Люля, чистый и злой, сидел в вязаном одеяле на скамейке у очага и пил мятный чай.
— Привет, Люля! Как настроение? — доброжелательно поздоровался Дысь, но тот ему ничего не ответил, а лишь натянул одеяло по самый подбородок и отвернулся к стене.
— Ну как? Исправляется? — спросил Дысь.
— Люля? Так много грязь — плохо. Много грязь — много вредность. Надо часто мыть.
— Это конечно, — одобрительно поддакнул Дысь. — Хотя вряд ли поможет, очень все запущено…
— Нельзя опускать хвост! — решительно возразил Опп. — Надо мыть снова и снова. Я уезжать, мыть ты. Главное — много скоблить пятки и уши. На них копится вредность.
— Ах вот оно что! — обрадованно протянул Дысь. — А я-то голову ломаю: при чем тут мытье? А оказывается, все дело в щекотке! Это даже пакостника перевоспитает.
— Сам справишься? Йес?
— Йес, — улыбнулся Дысь. — Выполню всенепременно!
Увы, всему приходит конец. Как бы ни радовались гостям хозяева, наступает минута расставания. А расставанию сопутствуют объятия, слезы…
Как было принято у кышей, Опп уходил на закате. До подземного хода его провожали Сяпа, Бибо и Кроха. Вороненок летел впереди и показывал дорогу. Опп ехал на самокате, бодро отталкиваясь лапой в плетеной гульсии, рядом бежали Сяпа и Бибо. Неожиданно у самого тоннеля процессия столкнулась с Ёшей, которая возвращалась в Большую Тень на своем колючем скакуне.
— Ого, все отправились по домам! — прохрипела она. — Правильно, осень близко! Пора и честь знать. Давай подвезу.
— Да-да, домой. Папа, мама — волноваться. Ехать, ехать. — сказал Опп и улыбнулся бабуле.
Ёша подвинулась, приглашая его в попутчики. Опп забрался к ней в корзинку, прижимая к себе Сяпин самокат.
— Вперед! — скомандовала кыша.
Еж бодро стартовал и вскоре скрылся в темном тоннеле.
Сяпа потопал левой лапой, потом правой и чуть-чуть поморгал попеременно глазами, чтобы дорога друзей была легкой. Такая вот
Бибо не верил ни в привидения, ни в приметы. Но его лапы сами затопали, а глаза захлопали, пока он размышлял об этом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Родительская суета
Кышонок в доме — это счастье.
Что такое «Бу»?
У малыша Буки задатки гения.
Кормежка со смыслом.
С появлением кышонка в хижинку приходит кышье счастье. И что с того, что два приемных отца, Слюня и Хлюпа, сбились с лап, ухаживая за капризным существом? Они были счастливы оттого, что кому-то потребовалась их любовь и ласка. С восхода до заката братья кормили, купали, холили, лелеяли единственного в Маленькой Тени кышонка, будущего продолжателя дел и традиций кышьего племени.
Между собой кыши частенько спорили, каким окажется характер малыша и какое первое слово произнесет новорожденное существо. Первое слово очень много значило в судьбе каждого кыша. По Закону оно становилось его именем и определяло его судьбу.
Только на десятый день кышонок открыл рот. Глядя на парочку испуганных папаш, малыш сказал: «Бу-у-у». Близнецы переглянулись: что же такое это «бу»?
Бу — это когда баран бодает барана или когда Бешеный Шершень атакует жертву с лета. Бу, бу, бу — это когда толстый енот катится с горы, ударяясь о кочки то одним боком, то другим. А когда настырный дятел стучит по дереву до одурения, это сплошное бу-бу-бу-бу-бу-бу! Вот и ответ. Всем сразу стало совершенно ясно, что могло ожидать кышье сообщество с появлением малыша, носящего упрямо-настырное и бесстрашное имя Бу.
— Слушай, Слюня, давай назовем его лучше Фу, — предложил Хлюпа. — Ну, сложим начальные буквы имен Фуфы и Утики. А? По-моему, неплохо. Ведь без них бы и малыша не было.
— Нарушить традицию? Ты с ума сошел! К тому же полное имя от Фу — Фуфа, а два Фуфы — это чересчур.
Хлюпа развел лапами, показывая, что исчерпал все аргументы.
— Значит, будем звать его «малыш Бу»? — уточнил он.
— Бу, — твердо сказал Слюня.
— А когда вырастет?
— Бука. Мужественно и солидно.
— Ладно, от судьбы не уйдешь, пусть будет что будет. Но по мне, уж лучше Фуфа. Имя себялюбивое, зато очень спокойное. — Хлюпа тяжело вздохнул.
— Может, обойдется? — погладил брата по спинке Слюня, но Хлюпа только лапой махнул.
Тут из детской раздался грохот. Когда папы вбежали в Букину комнату, то увидели на полу сдернутый с сучков гамачок, а под ним распластавшегося кышонка. Бу шевельнулся и поднял мордочку. На его лбу красовалась огромная лиловая шишка.
— Вот и первое «бу», — прошептал Слюня. — Сколько же их будет?