Большой Кыш
Шрифт:
— Сяпа дохлый и трусливый, — нахмурился Бу.
— Ужас какой! Что ты говоришь! — всплеснул лапками Слюня. — Никогда не говори слова «дохлый», это неприлично.
— А быть дохлым прилично? Прилично спотыкаться на каждом корешке и падать только головой вниз? Жилетки обо все рвать, ос бояться? Вот я ос не боюсь и падаю всегда на хвост.
— Это все, конечно, так… Но зато Сяпа умный и справедливый. Он хороший друг. Я его уважаю. Он очень правильный.
— Ладно уж, давай сюда свою чмоку. Ради тебя я положу ее за щеку, как бы за Сяпу, а уж
Слюня вздохнул и подчинился. Букина щека сразу раздулась.
— Если я тебя верно понял, ты уважаешь кышей сильных и ловких? — продолжил Слюня. — А кто на нашем холме самый сильный и самый азартный? — Слюня хитро подмигнул кы- шонку, но Бу молчал, как будто в рот воды набрал, вернее, не воды, а чмоки. — Бибо! — подсказал Слюня. — Он все время гоняет по лесу на Сурке, хорошо плавает, дальше всех швыряет каштаны. И еще он — красивый!
Тут Слюня заметил, что щека у Бу больше не топорщится. Бу высоко оценил достоинства Бибо.
— А вот за Сурка мы есть не станем. Это вопрос принципиальный. — Слюня нарочно сказал это сердитым голосом — посмотреть, что будет. — Этот предатель женился и сбежал в Большую Тень.
— Папа Слюня, ты злой! — нахмурился малыш. — Сурок не сбежал, он отлучился. Ненадолго. И обязательно вернется, я знаю.
— Значит, ложку за Сурка? — поспешил уточнить Слюня.
— Сурок бо-о-ольшой, — размышлял Бу, — и в ложку надо класть мно-о-ого чмоки. Правильно?
— Правильно, — согласился Слюня и поспешил выполнить приказ главнокомандующего. Взглянув в миску, он вдруг обнаружил, что чмоки осталось совсем чуть-чуть, на донышке.
— Помнишь, Бу, как я тебе рассказывал на ночь леденящие душу истории про сыщика БЖ? — хриплым, страшным голосом сказал Слюня. — Про то, как он вывел на чистую воду колдуна Фармакока? Как поймал и перевоспитал пиявку-обжору? Как урезонил мошенника головастика, который прикидывался крокодильчиком и отнимал у проходящих мимо болота кышей желудевые лепешки? Про загадочный муравейник, в котором пропадали кышата, про термита-кышегрыза?
Бу открыл рот. Не то чтобы он испугался, но…
— Ложку за Дыся и ложку за маленькую Утику? Так будет справедливо. А, Бу?
— За кышек есть не стану, они все хитрюги!
— Откуда ты знаешь? — удивился Слюня.
— Папа Хлюпа говорил.
Из педагогических соображений Слюня не стал обсуждать с малышом этот предмет.
— Тогда за Люлю? Хотя… Он и сам за себя хорошо ест.
— Я буду есть за Люлю, — упрямо сказал Бу. — Я хочу, чтобы он поправился и никогда не болел больше фуфой.
— Все, — улыбнулся Слюня, — каша кончилась.
— Как это кончилась? — удивился Бу. — А Бяка? Почему ты не дал мне каши за Бяку, Енота и Кроху? Ты ведь рассказывал о них такие хорошие истории.
— Я? О Бяке? Хорошие истории? Ты что-то напутал, Бу. Все было как раз наоборот.
Бу топнул лапкой:
— Это нечестно, папа Слюня! Ты хороший, Бяка хороший, почему же ты его не любишь?
Слюня
— Да вроде за компанию. Его у нас как-то все не очень любят. Ты, наверное, первый, кто сказал, что Бяка — хороший.
— В следующий раз начнем есть чмоку с Бяки, — пробурчал кышонок.
Он влез Слюне на колени и пристроился подремать. Слюня тихонько покачивал малыша и приговаривал:
— Знаешь, Бу, сегодня ты ел не зря. Мы похвалили хороших кышей и признали свои ошибки.
— Да, папочка. Чмока была сегодня необыкновенно вкусной.
А про себя Слюня подумал: «Какой у нас чуткий и справедливый кышонок! Чрезвычайно».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Что будет с Бу
Кышьи пересуды.
Хлюпа выдумывает трясучку с галлюцинациями.
Неразумное Бякище.
Настырный Люля застукал-таки малыша Бу на лужайке у ручья. А потом разнес по всему лесу — в Маленькой Тени объявился ничейный кышонок! Люле, конечно же, никто не поверил. Тогда тот при большом скоплении кышей поклялся пуховой шкуркой своей прабабушки, что это — чистая правда, а для пущей убедительности съел охапку горьких одуванчиков, свернул в узелок хвост и произнес торжественную клятву: «Чтоб меня кусил Бешеный Шершень, если вру!»
Тут уж ни у кого больше не осталось сомнения в правдивости его рассказа. Кышье общество терялось в догадках, откуда взялся кышонок и что означает его появление. Люля по очереди предлагал все новые и новые версии.
Первая: кышонка притащили из Большой Тени вороны, точнее — Бякина ворона, как самая наглая и гадкая из всех наигнуснейших птиц.
Вторая: яйцо не погибло. Его выкрал из хижинки Фуфы и Утики Бякин Енот. И вырастил себе кышонка-прислужника, чтобы тот вычесывал его блох и скреб ежедневно пятки.
Третья: кышонка привезла на еже для подмены Бякина бабуля Ёша, чтобы скрыть уничтожение яйца Бякой. Кышонок, конечно же, ворованный, так как видно невооруженным глазом, что эта бабка нечиста на лапу.
Четвертая: этот кышонок — вражеский засланец. Одним словом, агент. Что затеяли его хозяева, пока не ясно, но что-то затеяли, это точно. Скорее всего отвратительную гнусность.
Пятая: яйцо все же погибло. И теперь призрак невылупившегося кышонка, как живой укор, появляется там и сям, оглашая Маленькую Тень душераздираюшим писком.
Кыши все это выслушали и ужаснулись. В хижинках начались споры и пересуды. Что касается Туки и Хнуся, то они панически боялись ворон. Очень и всегда. Выслушав Люлины предположения, друзья сразу смекнули, что во всей этой истории ясно угадывается цепкая, воровато-когтистая воронья лапа. Не вороны ли это выкрали где-то кышонка и притащили на холм, чтобы съесть? Только они решили как следует это обсудить, как в окне появилась возбужденная мордочка Люли.