Большой вальс
Шрифт:
– Голубка, перестань тарахтеть. Меня не надо убеждать в том, что ты не собираешься устроить себе легкую жизнь домашней матроны, обвешанной пеленками. – Артур достал из внутреннего кармана пиджака конверт с письмом Шона. – Изучи-ка лучше это.
Пока тони внимательно просматривала бумаги, Шнайдер, до того момента застенчиво отводивший глаза, отважился, наконец, пристально рассмотреть её.
Немного отощала и, конечно, бледна, если хорошенько умоется. Но, несомненно, – красотка, замечательная красотка. Вот только… Что за чертовщина! – все это время он так и не смог привыкнуть к обманчивой, фантастической похожести Виктории
– Ага, текст соблазнительный, а за ним – скрытый смысл интрижки. Странно, я с трудом припоминаю пару встреч с этим факиром на каких-то приемах. Либо я была уж очень увлечена чем-то другим, либо, и в самом деле, мне нечего вспомнить. Ничего особенного, Артур! Клянусь… Чем же его так достала твоя новая подопечная? – Антония закинула ногу на ногу, позволив узкой юбке подняться на максимальную высоту – до крошечных трусиков, и с сомнением покрутила туфелькой:
– Я разучилась носить каблуки. Ты не заметил, как меня покачивало? Придется навалиться на аэробику и плавание. – Антония прямо посмотрела в глаза Артуру и тоном, не терпящим возражений, неожиданно добавила:
– Ты сегодня же заберешь меня отсюда, Шнайдер.
– Увы, детка. На этот счет я получил строгие инструкции: выполнять указания профессора Динстлера. Он просит пять-шесть, ну, семь дне, чтобы убедиться в безопасности путешествия для твоего здоровья. Нам же необходимо время, чтобы отправить милую словачку Анну Ковачек, то есть Викторию, в университет штата Вирджиния, куда уже послана необходимая заявка. – Шнайдер глубоко вздохнул, заметив холодную маску Антонии, изображающую крайнее безразличие.
– Имей в виду, детка, ради тебя я нарушил сейчас слово, данное господину Брауну. Я даже не пытался уговорить тебя провести пару месяцев в Мексике с какими-то учеными археологами.
– Что? – взвилась Антония. – Кому это могло прийти в голову упрятать меня в пустыню теперь, когда я, наконец, свободна! Если уж родители так пекутся о моих нервах, пусть поскорее отошлют мою милую племянницу куда-нибудь подальше.
– Положись на меня. Я постараюсь все уладить. Используй эти несколько дней в свою пользу – ешь побольше пирожных, бегай по горам… И, кроме того, нам надо хорошо подумать о цвете волос… Может, стоит пока подыграть этой рыженькой? – Артур с тоской посмотрел на свежевымытую и старательно взбитую смоляную гриву.
Антония поймала этот взгляд. Игривость внезапно покинула её. Она поднялась, даже не посмотрел на спасательный круг Шнайдера, который он теперь стеснялся дарить – нелепая шутка.
– Отлично поняла тебя, Артур. В соответствии с параметрами, указанными в контракте Шона, мне надо набрать четыре килограмма и перекраситься "a la Victoria". Антония Браун должна очень стараться стать похожей на свою дублершу. Ты это хотел сказать, дорогой?
…Нет, не такой встречи ждала она от Артура. Почему-то была уверена, что уже сегодня они будут мчаться подальше от этих мест – партнеры и заговорщики, а прямо со следующего утра пойдут в атаку…
В ванной комнате Антония разделась старательно вымыла лицо пеной, избавляясь от макияжа. Зеркало над раковиной совсем маленькое, свет чересчур прямой и яркий, настроение безнадежно испорчено. Она скользнула по своему отражению презрительным взглядом и бросилась в постель, сошвырнув
Неделя, ещё целая неделя! Хорошо разбрасываться неделями тем, кто каждый вечер проводит на приемах во дворцах или в объятиях обольстительных фокусников. А если считаешь каждый день, каждый проклятый тюремный день! и Как только можно не понять этого?! Горечь за себя и обида на черствых людей, считающих себя её "близкими", больно сжимали сердце. Ладно. Раз так, она докажет им всем, а главное – себе. Она не из тех, кто любит ждать и позволяет манипулировать собой, словно пешкой в какой-то удобной для других игре. "Спокойной ночи, Тони, и веселого утра!" – пожелала она себе и решительно отвернулась к стенке.
В дверь тихо постучали.
– Антония, это я, Йохим. Позволь войти на минутку – мне надо с тобой поговорить.
– Войдите, раз надо. Я уже собиралась спать, – Антония села в постели и с неудовольствием посмотрела на позднего посетителя.
Он придвинул кресло к её постели:
– Ты позволишь? – и не дожидаясь ответа, сел.
– Я слушаю вас, – вывела Тони из задумчивости упорно молчавшего доктора. – Вы хотите что-то сказать?
Нет, он не хотел. Он должен был это сделать. От уходящего Артура Динстлер узнал, что Тони категорически отказалась от поездки в экспедицию. Она рвалась на съемки. А значит, в действие должен был вступить второй вариант, тщательно обсужденный с Алисой и Остином. Йохим был уполномочен задержать Антонию в клинике хотя бы ненадолго под любым благовидным медицинским предлогом, внимательно наблюдая за изменения в её внешности. Возможно, его опасения не оправдаются, и через пару недель Тони сможет поехать на съемки в Нью-Йорк. Если же процесс не приостановится и черты Ванды будут стремиться забивать облик Антонии, они пойдут на крайнюю меру расскажут девушке правду. В этом случае только она сама сможет решить свою дальнейшую судьбу.
Доктор, продумавший аргументы для объяснения вынужденной задержки Тони, и предполагавший её реакцию, осторожно начала неприятный разговор.
– Тони, Артур Шнайдер рассказал, что ты подписала контракт на работу в Нью-Йорке с начала октября. Боюсь, девочка, вы немного поторопились… Понимаешь, материнство – не такая простая вещь… У тебя были тяжелые роды… – Он говорил все менее убедительно, замечая растущее в глазах Антонии негодование.
– Короче, доктор Динстлер, вы считаете необходимым задержать меня здесь ещё на месяц, – с ненавистью выговорила она.
– Я не могу точно назвать срок. Возможно… Дело в том, что… – он мучительно мялся, кусал губы и отводил глаза, и, наконец, решился. – Мне надо рассказать тебе нечто очень важное.
– Простите, профессор. Я сегодня решительно не способна на серьезные разговоры, – она показательно зевнула. – Давайте отложим наш консилиум до утра. Ведь ничего же не стрясется со мной за ночь, правда?
– Спи спокойно, девочка. Конечно же, все это пустяки, что бы я ни сказал. Пустяки, когда впереди целая жизнь. И твоя, и сына. Мы все вас очень любим…