Большой вальс
Шрифт:
Насчет ценности научных изысканий, Виктория не могла судить, хотя строки Жан-Поль, посвященные своему учителю и наставнику, профессору Мейсону Хартли, убеждали в серьезности и перспективности генных изысканий. Но по поводу стихов она не сомнвалась – эти перечеркнутые листки, аккуратно собранные его, когда-нибудь увидят свет в плотном томике с названием "Письма в никуда" или "Отправление чувств" (в зависимости от отношения автора к юношеской "лав стори").
Во всяком случае, в те моменты, когда Виктория позволяла убедить себя, что стихи Жан-Поля принадлежат ей, жизнь становилась светлее и радостнее. Далекий Дюваль, не перестававший мечтать о своей почти вымышленной
…Пребывание на Острове подходило к концу, как и работа над дипломом "Влияние социо-культурных факторов на адаптацию эмигрантов в иноязычной среде". Еще пару недель в Университетской библиотеке, окончательная правка текста и можно отдавать труд на срочный суд шефа. Виктория сумела выпестовать в своем воображении вполне привлекательный образ будущего – должность социолога на каком-нибудь предприятии, имеющем связи с Россией. Тем более, что Остин Браун задумал инвестировать и опекать посредством "концерна Плюс" кое-какие сельскохозяйственные объекты в среднечерноземье. Возможно, немыслимые зигзаги её судьбы не так уж бессмысленны, выводя окольными путями на магистральную прямую.
– Как насчет того, чтобы прогуляться в Венецию? – за спиной Виктории, набирающей текст диплома на компьютере, стоял Остин. Она нажала клавишу, экран погас.
– Не поняла, извини, дед. У меня тут как раз сложная таблица корреляции материальных доходоов, служащих с показателями их культурной продвинутости. С разбивкой по полу, возрасту и образованию… – Дедом Виктория называла Остина крайне редко и не только по соображениям конспирации. Этот человек, ласково потрепавший по щеке и весело крутанувший её рабочее кресло так, что разлетелись со стола листки с расчетами, конечно же был, более чем дедушкой в семейно-русском пенсионно-бородатом представлении. И слишком похож на отца.
– Что, голова, я вижу, не кружится. С вестибулярным аппаратом все в порядке. А как с духом авантюризма? – он присел рядом, внимательно наблюдая за выражением лица девушки.
– Знаю ведь, трудно забыть первые, волнующие впечатления. Тянет к ошибкам. Как рецидивиста-грабителя к окошечку банка.
– Зря насмехаешься. Мне до сих пор не верится, что смогла совершить такое в Парме и Нью-Йорке. Наверно, абсолютной беспомощности и глупости. Ничего себе, думаю, Мата Хари из спецшколы с идеологическим уклоном. – усмехнулась Виктория, не перестававшая удивляться своим былым "подвигам".
– Всегда восхищался тобой, детка. И своим легкомыслием – хоть и страховал тебя крепко, сейчас могу признаться, не одним только Шнайдером… А все же риск был большой. Взять хотя бы налет этого Уорни в "Плазу".
– Ну теперь я с ним могла бы побеседовать по-другому. В карате у меня не слишком большие успехи, но пару приемов не верится проверить в настоящем бою. Ты понимаешь, что я имею в виду? – Виктория сделала выпад самбо, перекрутив локоть Остина.
– Ну тогда тебе непременно надо собираться в Италию. Там такая программа на три дня – только и успеваешь отбиваться: участие в презентации коллекции парфюмерии "Дома Шанель", два грандиозных приема на самом высшем уровне и ещё дюжину мелких – Остин протянул Виктории подписанный Антонией Браун контракт и заметил как дрогнули её руки, державшие бумаги, когда она поняла смысл предложения Остина. Зрачки расширились, а веснушки, усыпавшие переносицу и скулы, ярче обозначились на побледневшей коже. Остин осторожно взял контракт и собрав с пола листки диплома, положил их перед Викторией: Продолжай составлять свои интереснейшие таблицы… Честное слово, есть и другие, вполне приемлемые варианты
– Дело решено. Мне тоже пора поразмяться. Только… только, если честно, я вначале испугалась… А потом, потом – как перед выходом на манеж – "победа и страх", нет – вначале "страх", а потом обязательно – победа!
…В кабинете Бейлима стояла тишина, так что было слышно сопение афганской борзой Дели, лежащей у ног хозяина и часто дышащей открытой розовой пастью. Кончик языка трепетал, глаза исподлобья лежащей на лапах умной морды, внимательно следили за гостем. Дюпаж, в свою очередь, не отрывал взгляда от лица принца, изучавшего письменные донесения. Стопка газет с фотографией Антонии в компании безглазой "Венеры" Картье валялась на ковре у его ног.
– Я понял совершенно ясно две вещи: Антония помолвлена с художником и послезавтра она отправляется в Венецию безнего. Сочетание этих обстоятельства однозначно предопределяют мое поведение. Вы согласны Мсью Дюпаж? – деловито осведомился Бейлим, решивший немедля идти в наступление.
– Ваше Высочество выбирает линию поведения с позиции молодого и чрезвычайно темпераментного человека. Хотя я в данном случае был бы склонен к другой тактике – осторожно прокомментировал намерения принца детектив.
– Если я правильно понял, Ваше Высочество торопится использовать в свою пользу трехдневное отсутствие жениха рядом с девушкой?
– Естественно! Ведь она изображена здесь в моем подарке, а я вполне ясно отметил, что голубой цвет ткани – это цвет надежды. Она дала мне знак! Иначе просто невозможно истолковать это! – он перебросил Дюпажу газету с фотографией.
– Да, но тогда ещё надо призадуматься Ингмару Шону и тому же Картье. Это колье ей подарил в честь удачного партнерства Маг, а панно специально ко дню рождения выполнил Художник… Вы думаете, она хочет столкнуть вас лбами?
– В таком случае, мой лоб окажется самым крепким. – Не задумываясь постановил Бейлим.
– Но вы должны помочь мне… дело в том, что я хотя бы на эти дни должен дать отпуск своей охране.
– Понимаю, понимаю, Ваше Высочество. Но все сферы личной жизни молодого человека входят в компетенцию двора…
– Прекрасно. Я сообщу вам о деталях несколько позже – мне предстоит ещё уладить кой-какие дела. – сказал Бейлим, провожая гостя. Ему надо было под благовидным предлогом устранить с дороги бдительного опекуна. Ни Амир, ни Хосейн не поддержали бы планы принца, а потому их следовало провести – немного совестно, но зато забавно.
Вечером Бейлим объявил Барбаре и всей своей свите, что увозит девушку на три дня к морю, причем инкогнито и не нуждается в сопровождении. А перед самым отъездом – с одной дорожной сумкой в "наемном" такси, встретив обнадеженную Барби у вокзала, горячо жаловался ей на помешавшие совершить любовное путешествие обстоятельства.
– Понимаешь, это касается моего университетского друга. Парень попал в беду, только я могу ему помочь… Мы проведем с тобой чудную неделю в апреле… А пока, будь другом, детка, постой на стреме – не говори никому, что я удрал из Парижа и не отвечай на звонки из моего дома, для всех – мы с тобой загораем под пальмой. Они долго не могли прервать прощальный поцеллуй и Барбара махала рукой удаляющемуся принцу до тех пор, пока он скрылся в зале отправления пригородных поездов. Затем бросилась к ближайшему телефону-автомату и подробно доложила ситуацию Амиру.