Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Шрифт:
— Оставьте свое уважение, Маршан, и отпустите своих клиентов. Дорога каждая минута.
Лежанвье, в эту исключительную минуту вновь ставший Великим Лежанвье, изъяснялся с такой властностью, что зрелая дама, оторопев, шмыгнула в дверь, прикрывая лицо сумочкой, как щитом.
— Поторопитесь распорядиться! — не отставал Лежанвье, видя, что Маршан еще колеблется. — Дорога каждая минута.
— Ш-м! — с сомнением хмыкнул адвокат защиты после того, как Лежанвье закончил свое ошеломляющее признание. — Короче говоря, вы признаете себя виновным
— Совершенно верно. Я знал — или, во всяком случае, полагал, — что Лазарь виновен в одном убийстве, в котором его благодаря мне оправдали. Из элементарного стремления к справедливости я решил, что он должен заплатить за другое, в котором он, кстати, пытался обвинить меня самого. Мысль о том, что совершить это убийство мог кто-то третий — и ускользнуть от правосудия, — пришла мне в голову гораздо позже. Быть может, слишком поздно…
Мэтр Маршан машинально пододвинул своему посетителю коробку гаванских сигар.
— Я понимаю, но обычно вы соображаете быстрее… Печальный конец госпожи Лежанвье, арест и осуждение моего клиента — всё это события не вчерашнего дня… Как получилось, что вы не испытывали ни малейших угрызений совести на процессе и спохватились только сейчас, накануне казни?..
Лежанвье сотни раз задавал себе этот вопрос. Как объяснить Маршану, что после вынесения приговора он словно провалился в яму, такую глубокую, что из нее уже не выбраться, и отлеживался там подобно раненому зверю?
— На процессе меня ослепляла страсть. Лазарь действительно появился в домике после меня, но тогда я был уверен, что он подстроил мне западню… Теперь я вижу, что он такой же убийца Дианы, как и я сам…
— Это всего лишь субъективное предположение, основанное на вашей впечатлительности и чрезмерных угрызениях совести! — возразил Маршан. — Когда вашим глазам предстало неожиданное зрелище — мертвая госпожа Лежанвье, — Лазарь и в самом деле предпринял последнюю попытку шантажа… То, что вы дважды выстрелили в окно домика, чтобы поднять тревогу, по сути дела ничего не меняет.
— Прошу прощения! Я ведь еще вложил револьвер Дианы в руку бесчувственного Лазаря, позаботившись о том, чтобы на рукоятке отпечатались его пальцы…
— А откуда известно, что на этом револьвере еще раньше, когда он валялся на полу, не было отпечатков пальцев Лазаря?
— Будь Лазарь настоящим убийцей, он не бросил бы оружие или, во всяком случае, тщательно бы его вытер…
— А откуда известно, что он этого не сделал и вы интуитивно не восстановили статус-кво? Да полно вам, мэтр! Вы только представьте себе, что было бы, если бы приходилось пересматривать дело всякий раз, когда одного из свидетелей начинали одолевать запоздалые угрызения совести!
— Я не просто один из свидетелей, и вам это прекрасно известно. Я лжесвидетель, намеренно извративший истину, чтобы отправить подсудимого на эшафот!
Маршан покачал головой:
— Но не
Лежанвье провел ладонью по лбу.
Кто теперь защищает Лазаря? Защита или обвинение?
— Иными словами, с учетом моего почтенного возраста и запоздалых рефлексов вы полагаете, что я плету вздор?
— Ни в коем случае, дорогой мэтр! Подобный поступок делает вам честь, и я весьма признателен вам за… — Маршан поднял сухую епископскую ладошку. — Я только опасаюсь, что предотвратить печальный исход мы не в состоянии.
— Попытаться спасти человека от смерти никогда не поздно.
— Но у нас так мало времени…
— Тем более следует поторопиться.
Под пристальным взглядом Лежанвье Маршан смешался. За кого старикан его принимает? За человека, боящегося сложностей, покорно мирящегося с тем, что дело проиграно? Он пошел на попятный:
— Только не поймите меня превратно, мэтр! Само собой разумеется, я целиком и полностью предан интересам моего клиента. Просто из уважения к вам я счел себя обязанным высказать возражения — те же, что приведет генеральный прокурор Кассационного суда… Ну и вы, конечно, понимаете, что подобный демарш для вас равносилен моральному самоубийству?
Лежанвье утвердительно кивнул. Это самоубийство так и так будет уже не первым…
— И что, помимо прочего, вы рискуете и тем, что вам предъявят обвинение в лжесвидетельстве, а может быть, и в…
— Понимаю.
— В таком случае — что ж… — вздохнул Маршан, давая понять, что исчерпал аргументы, и нажал на клавишу переговорного устройства. — Клара? Позвоните генеральному прокурору Кассационного суда. Если он ответит, соедините его со мной. Если его не окажется на месте, узнайте час и место, где я могу с ним встретиться. И поторопитесь, речь идет о деле чрезвычайной срочности…
— О жизни и смерти, — подсказал Лежанвье.
— О жизни и смерти, — послушно повторил Маршан.
Двое мужчин молча ждали, пока из интерфона не прозвучал вызов.
— Да, — ответил Маршан. — Вот как? Надеюсь, вы были настойчивы?.. Так… Прокурора нет на месте, — сказал он Лежанвье. — Его секретарша не знает, где его искать. Ей он сказал, чтобы она не ждала его, если к шести часам он не вернется. Она предполагает, что он собрался ужинать у друзей. Что будем делать?
Такого поворота Лежанвье не ждал. Если придется бороться еще и с невезением… Он ослабил узел галстука, и в этот миг острая боль словно кинжалом полоснула его грудь.