Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Шрифт:
— Вызовите сюда вашу крашеную блондинку, — хрипло проговорил он. — Пусть она запротоколирует мои показания… А потом мы отправимся к прокурору домой и будем ждать его столько, сколько понадобится…
— Я, нижеподписавшийся, — диктовал он минуту спустя, съежившись в своем кресле, — Лежанвье Вернер-Лионель, родившийся в Каоре первого января одна тысяча девятьсот восьмого года, адвокат, свидетель обвинения по делу Лежанвье-Лазаря, перед свидетелями со всей ответственностью заявляю…
Телефон
— Да?
Это оказался мэтр Маршан. Он заклинал ее не волноваться, но был вынужден сообщить ей плохую весть:
— Мэтр Лежанвье…
«Это должно было случиться!» — думала Жоэлла, молча слушая адвоката. И все же теперь, когда это случилось, она испытала болезненное чувство потери. Вэ-Эл, хоть и не признавался в этом самому себе, уже год боролся со смертью. Но почему у него не нашлось сил побороться еще несколько часов?
— Я еду! — бросила она напоследок.
Пять минут спустя она сидела за рулем «мерседеса».
У двери стояла машина «Скорой помощи», и в кабинете мэтра Маршана пахло бедой. Мадемуазель Клара в панике бестолково металась из комнаты в комнату. Двое санитаров в белых халатах готовились поднять носилки, на которых неподвижно покоилось тело мэтра Лежанвье. Всем распоряжался лысый, болезненного вида доктор, приехавший по срочному вызову.
— Скажите… он еще дышит? — спросила Жоэлла.
— Да, — буркнул доктор. — Как рыба, вытащенная из воды. Вы его дочь?
Жоэлла не отвечая склонилась над носилками.
— Вэ-Эл! Ты меня слышишь?
Лежанвье шевельнул веками, но тут вмешался доктор:
— Попозже, мадемуазель! Мы будем делать все возможное, но… Несите осторожно! — повернулся он к санитарам. — Малейшее сотрясение может оказаться для него гибельным. Идите на цыпочках.
Жоэлла без сил рухнула в кресло — может, у нее тоже больное сердце? — и закурила сигарету.
— Как это произошло?
— Он начал диктовать показания моей секретарше, — объяснил Маршан, тщательно подбирая слова. — Она печатала на машинке. Вот…
— «Я, нижеподписавшийся, — прочитала вслух Жоэлла, — Лежанвье Вернер-Лионель, родившийся в Каоре первого января одна тысяча девятьсот восьмого года, адвокат, свидетель по делу Лежанвье — Лазаря, перед свидетелями со всей ответственностью заявляю…» И это все? — разочарованно спросила она.
— Да, это все, — подтвердил Маршан. — Диктуя, он морщился от боли, и приступ свалил его прежде, чем он закончил фразу.
— Но вам известно, что он хотел сказать?
Адвокат утвердительно кивнул.
— Он рассказал мне о трагическом конце госпожи Лежанвье, собирался опровергнуть свои показания на суде. По его словам, он дважды выстрелил в окно домика, чтобы ввести в заблуждение относительно времени убийства, и вложил оружие, из которого была убита ваша мачеха, в руку бесчувственного Лазаря. Сейчас он хотел как можно быстрее сообщить об этом прокурору Кассационного суда, чтобы тот потребовал отложить казнь приговоренного. Похоже,
Жоэлла нервно раздавила сигарету в пепельнице.
— И кого же, по-вашему?.. Старину Билли?.. А может, меня?.. Ведь кроме Дианы в тот день в «Вязах» никого больше не было!
Маршан развел руками. Он так не любил сложностей, и вот на тебе…
Достав из кармана куртки еще сигарету, Жоэлла принялась вертеть ее в пальцах.
— Как добиться отсрочки?
— Ну… вообще на отсрочку идут чрезвычайно редко… Для этого необходимо внушить генеральному прокурору Кассационного суда серьезные сомнения в том, что соблюдены все формальности, или представить ему новые важные улики по делу, и, если удастся его убедить, он ходатайствует перед министром юстиции, который и принимает окончательное решение…
— Что вы собираетесь предпринять?
— Постараюсь как можно скорее связаться с генеральным прокурором — хотя никто не знает, где его искать, а вернется он поздно — и передать ему признания мэтра Лежанвье. Очень жаль, что приступ помешал вашему отцу закончить показания. Ведь адвоката защиты непременно заподозрят в том, что он истолковывает все сказанное в пользу своего клиента…
— Понимаю… — задумчиво протянула Жоэлла. — Вы позволите сопровождать вас к прокурору?
— Ну разумеется, — согласился Маршан. — Но ваш отец… Уж вы меня простите, но жить ему осталось, похоже, считанные часы…
— Лазарю тоже осталось жить считанные часы, — напомнила Жоэлла. — Так вы идете?
Генеральный прокурор Кассационного суда вернулся домой лишь в половине двенадцатого ночи и совершенно не в духе. Он наверняка выставил бы Маршана, если бы не Жоэлла, которая наотрез отказывалась уходить.
— Ладно, — со вздохом сдался генеральный прокурор. — Я слушаю вас.
Когда Жоэлла умолкла — говорила преимущественно она, — он покачал седой головой.
— Сожалею, но я не вижу в этом ничего из ряда вон выходящего. Если бы мы пересматривали дело всякий раз, когда один из свидетелей начинал терзаться запоздалыми угрызениями совести!.. (Маршан, польщенный, мысленно зааплодировал прокурору, почти дословно повторившему его собственный довод.) Мадемуазель, я не верю в судебные ошибки. Конечно, бывает, что эксперты ошибаются, свидетели противоречат друг другу, но это ничего не меняет в существе дела, поскольку истина порождена ошибками нашей несовершенной жизни… Вы сказали, что мэтр Лежанвье продиктовал свои показания. Они у вас с собой?
Маршан с сокрушенным видом протянул генеральному прокурору почти чистый листок.
— Мэтр Лежанвье — сердечник. После первых же слов его, к несчастью, свалил приступ…
— М-да, не густо… — отозвался о прочитанном генеральный прокурор, поглаживая холеной рукой бородку. — Между нами говоря, мэтр Маршан, вы поручились бы за искренность мэтра Лежанвье?
Подобного вопроса Маршан опасался с самого начала и поэтому в замешательстве заерзал в кресле. Но ведь, в конце концов, он защитник! Кто упрекнет его в том, что он до последнего мига пытался спасти своего клиента?