Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Шрифт:
— И это срочно. Деньги мне нужны уже завтра.
— Нет, нет, нет. И нет!
— Вы хотите сказать «нет»?
— И еще как!
— Весьма прискорбно.
— Ну, это уж само собой.
— Прискорбно… для вас.
— Можете рассказывать моей матушке все что вздумается! Я сыт по горло! И потом, не исключено, что она вам и не поверит!
— О-о, м-м… да, конечно… Но… Но она, возможно, поверит фотографиям!
— Фотографиям? Каким еще фотографиям?
— Ну… тем… ну, в общем, фотографиям.
— Фотографиям!
— С этим… ну… с Патрисом.
— С Патрисом?
— Ну да!
— О-о!
— Вот именно. Итак, завтра, в четверг, в два часа дня, у Кукольного театра на Елисейских полях.
— Завтра слишком рано. Дайте мне возможность обернуться!
— Ну, раз иначе у вас не получается… Тогда, скажем, послезавтра, в пятницу. Только весь день я занята, и…
— Я тоже, представьте себе, весь день занят! Мне нужно закончить «Святого Августина»! Издатель уже торопит меня! Тем более что я и так поиздержался… и взял аванс!
— А вечером?
— Моя частная жизнь вас не касается.
— Я буду ждать вас без четверти восемь в саду Трокадеро, на углу Аквариума и аллеи Роже Пейрефитта. Советую быть точным. И иметь при себе деньги. Иначе вашей матушке будет что разглядывать — там, в Плугоа, вечерком и бессонной ночкой… Вы меня поняли? Послезавтра, без четверти восемь, самый край!
— Алло! Господин Летуар?
— Ну нет! Уж не собираетесь ли вы сказать, что это вы?
— Увы, да.
— Но вы не собираетесь сказать мне, что…
— Увы, да. То же плюс двадцать процентов.
— Не может быть! Вы шутите?
— Я бы рад. К несчастью… Короче, договорились: завтра, в четверг, в полдень, в «Лорелее» на улице Харди?
— И речи быть не может.
— Не понял.
— Пустой номер.
— Что сие означает?
— Сие означает, что все кончено, завершено, отрезано. С концами. Ни гроша больше. Идите полюбуйтесь на себя в зеркало, и можете считать, что ничего лучшего вы уже не увидите.
— Послушайте, вы могли бы быть повежливей! Я-то с вами вежлив!
— Я знаю! Вежливы со мной и галантны с дамами!
— Что за тон? Могу я узнать, отчего вдруг такой тон?
— Когда человек заказывает себе томатный сок, то сам его и выпивает!
— Что? Но какое это имеет отношение…
— А такое! Его не отдают первой попавшейся бабе! Болван!
— Нет, но вы действительно взяли такой тон!
— Если вам не нравится мой тон, то можете запихнуть его себе в…
— Уж вам-то не следовало бы мне грубить: ведь мне достаточно шепнуть полиции слово, одно-единственное словечко о моем бедном Гродьё, и…
— Ну хватит! В конце концов, шепните полиции это свое слово! Вы и так уж обязаны мне тем, что я до сих пор вас боялся! Если вы воображаете, будто полиция обратит внимание на речи
— Ну да… возможно… допустим… Но… Но тогда она наверняка поверит… м-м… фотографиям!
— Фотографиям? Каким фотографиям?
— Ну… э-э… вашим фотографиям. В вашем собственном саду. С лопатой…
— С ло…
— Ну да…
— Вот так-то. Значит, завтра, в четверг, в полдень?
— Послушайте, завтра — это слишком рано! Мне еще нужно раздобыть эту сумму!
— Тогда послезавтра, в пятницу! В полдень!
— И это слишком рано! Деньги у меня будут только вечером, после восьми!
— Невозможно: мне они нужны к без четверти восемь! Все, что я могу сделать, если это вас устроит, — перенести нашу встречу на половину восьмого. Самое позднее. И то лишь потому, что это вы.
— Это меня отнюдь не устроит!
— …Но на этот раз не в кафе: в саду Трокадеро, на углу аллей Роже Пейрефитта и Франсуа Мориака. И советую вам быть вовремя. И иметь при себе деньги. Иначе полиция получит чудненькие фотографии, на которых вы занимаетесь… огородничеством. Понятно? Послезавтра, в половине восьмого, самый край!
Четверг, 7-е
Все трое переключили телефоны на Службу отсутствующих абонентов.
Пятница, 8-е, 19 часов 27 минут
Александр Летуар констатировал, что его предвидения, основанные на наблюдениях, оправдались: к половине восьмого вечера парижане, отсидев в кафе за стаканчиком, лопали.
Лопали гуляющие, лопали влюбленные, лопали блюстители порядка, лопал или готовился к этому весь город.
Следствие: некому гулять по аллеям, некому любиться на скамейках, некому блюсти порядок. Сад Трокадеро обезлюдел.
Возрадовавшись этому в сердце своем, Летуар пощупал в кармане свой 6,35-миллиметровый. Свидание на свежем воздухе, под сенью листвы, в час, когда весь Париж лопает… Когда еще ему представится подобный случай?
На миг он, впрочем, заколебался: фотографии! Сначала нужно заполучить снимки и негативы!
Но если ближайшее рассмотрение отдалило убийство, то дальнейшее его приблизило: по размышлении, этими фотографиями заниматься нечего — по той простой, но превосходной причине, что, ставя десять против одного, можно утверждать, что их не существует в природе! Если бы они существовали, Упырь упомянул бы о них в первом же разговоре, вместо того чтобы представляться всего лишь другом покойного Гродьё… Откуда могли быть сделаны снимки? И каким образом? Ведь для захоронения специально было выбрано укромное место, вдали от любопытных глаз — и объективов!