Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Шрифт:
Франсуаза убедилась, что, хотя, по словам Жан-Поля Сартра, ничто не сравнится с двусмысленной ситуацией в столовой в стиле Генриха Второго, но бешеная ярость перед торшером в стиле Людовика Шестнадцатого — это тоже кое-что.
Вечер пятницы, 1-го числа
Александр Летуар рассудил, что он вполне заслужил право немного расслабиться. Он и расслабился — с помощью Грузчицы, не переставая при этом размышлять о сложившихся обстоятельствах.
«Бывают два сорта денег, — думал он, — „унылые“, которые приходится пускать на строго необходимые расходы, вроде прямых налогов или покупки носков,
…Но тотчас же обложить Консультантку дополнительной данью и тем самым обеспечить себе приток веселых денег — вот уж воистину мастерский ход, который поднимает сбитую планку и восстанавливает пошатнувшееся равновесие и с которым следует себя поздравить».
Он и поздравлял себя с этим, пока Грузчица вдруг не прекратила отработку и не заметила задыхающимся голосом, что у него и впрямь мысли витают где-то далеко.
Пока Летуар пытался сосредоточиться, Франсуаза, вернувшись к себе, живо скинула платье, чтобы не измять его, и рухнула на постель во власти самого нервного припадка за всю свою карьеру.
Она судорожно рыдала и бросала обрывки проклятий. Она кусала носовой платок, царапала ногтями покрывало и наоборот. Одновременно с этим она думала, что теперь у нее всю неделю будут красные глаза и не лучше ли признаться во всем Жоржу. Быть может, он поймет, а «все понять означает все простить». Ну да, держи карман шире! Слишком много прошло перед ней супругов и сожителей, которые так никогда и не простили — именно потому, что всё поняли! Нет, на такой риск она не пойдет. Ведь она любит его, этого организатора-советника с его крупной башкой, здоровенными очками и тарабарщиной. Она высморкалась и подумала, что уж и не знает, какому святому молиться. При мысли о святом сработал условный рефлекс, и ее взгляд упал на телефон.
В ту минуту, когда Франсуаза в дезабилье поднималась с кровати, Жан Сиберг в домашней куртке сидел за письменным столом. Он аннотировал труд о святом Августине, которому намеревался посвятить очередную биографию.
«Потеря лучшего друга, — читал он, — погрузила Августина в безысходное отчаяние, близкое к безумию. С яростью разбушевавшейся стихии страдание вонзило когти в его душу, опустошив его и оставив в совершенном смятении. Такая неистовая скорбь привела его к умозаключению, что в человеке есть нечто не поддающееся чистому разуму. Смущенный, растерянный…»
Зазвонил телефон. Как это и полагается, Сиберг снял трубку и сказал:
— Алло!
— Добрый вечер, это я! — раздался голос Гадюки.
— Ах, нет! — вскричал Сиберг. — Ах, нет.
— Знаю, вы скажете, что я злоупотребляю вашим терпением, но дело срочное. Мне надо увидеть вас во вторник, в шестнадцать часов. С той же суммой.
Она положила трубку, а тем временем страдание вонзило когти в душу Сиберга, который в свою очередь вонзил свои в подлокотники
«Она с ума сошла, — зарыдал он в отчаянии, близком к безумию. — Во вторник в шестнадцать часов с той же суммой, и она даже не сказала где!»
Телефон зазвонил снова, и он снова снял трубку.
— В кукольном театре сада Тюильри, — сказала Гадюка и снова положила трубку, опустошив его и оставив в совершенном смятении.
В ту минуту, когда такая неистовая скорбь привела Сиберга к умозаключению, что в человеке есть нечто не поддающееся чистому разуму, Летуар, вернувшись к себе, перебирал в уме сложившиеся обстоятельства и поздравлял себя с мастерским ходом, попутно припоминая монументальные прелести Грузчицы и ее могучий подмах. В общем, будущее рисовалось ему не таким уж плохим.
Разумеется, где-то есть Упырь, который не сегодня-завтра может объявиться снова. Но, возможно, ему достанет здравого смысла ограничиться сделанным. В конце концов, как говорят философы, дежурящие воскресными утрами на радио: нужно верить в Человека. И тут зазвонил телефон.
— Алло! Это я! — дрожащим голосом сказал на том конце провода Упырь.
— Вы!
— М-м, ну да. Обстоятельства вынуждают меня снова попросить у вас… то же, что и в прошлый раз…
— Да вы подлец, сударь!
— Ах, не будь это ради моей бедной матушки! Но оставим это… В понедельник, в девятнадцать часов, в «Превер-и-Косма», на улице Опавших Листьев. Я рассчитываю на вас.
Когда он положил трубку, Летуар, дрожа от возмущения, обнаружил, что он потерял веру в человека.
Оставался друг человека — женщина.
Рука его машинально сняла трубку, а палец так же машинально набрал номер. На том конце гудело долго. Наконец трубку сняли и ответили «алло» заспанным голосом, от которого пахло снотворным, шариками ваты в ушах и питательной маской.
— Это опять я, — сказал Летуар.
Он отодвинул от уха наушник, пропуская поток междометий, и продолжал:
— Я вынужден перенести нашу встречу на более раннее время. И удвоить сумму.
Наушник пришлось отодвинуть еще дальше, после чего он заключил:
— Итак, там же, в музее Клюни, но в понедельник, в пятнадцать часов! — И положил трубку, прерывая третий поток.
Что ни говори, а он сумел вторично за какие-то несколько часов поднять сбитую планку и восстановить статус-кво. Правда, методами отнюдь не оригинальными. Но в финансовой политике оригинальных методов и не существует: в ней неизбежно приходят к повышению налоговых ставок. Вся соль в том, чтобы повышать налоги находчиво и быстро. Что он и сделал. Вполне заслужив право расслабиться с помощью коктейля «Американо». Каковой он себе и смешал — с большой тщательностью и очень малым количеством воды. И каковой собирался выпить, когда зазвонил телефон. Как обычно и поступают в подобных случаях, он снял трубку и заявил:
— Алло!
— Это опять я, — сокрушенно вздохнул Упырь.
Летуар не поверил своим ушам.
— Опять вы? Ну, чего вам еще?
— Непредвиденное осложнение! Мне надо увидеться с вами раньше! Все в тот же понедельник, на том же месте, но в полдень вместо семи вечера. И с удвоенной суммой.
— С чем?!
— С удвоенной суммой. Ах, как мне неловко просить вас об этом!
— Неловко?! Да вы просто с ума сошли!
— Пока нет, но если так будет продолжаться… Так значит, договорились. В понедельник в полдень. Я рассчитываю на вас.