Болтливои? избы хозяи?ка 2
Шрифт:
— Кринница жила, да захворала, — подключилась Лукерья, — водица замулилась, она бедолашка и захворала. Задремала теперича. Но ежели почистить водицу-то, да позвать ее, воротится! Как есть, баю!
— Э-э-э… а поподробнее? — заинтересовалась хозяйка. Ну надо же, полный двор жителей, а она и не догадывается!
— Полезай в ваганы, а я баять буду!
— Егорыч, ты здесь? — спросила Слагалица перед тем, как раздеваться.
— За печью скрылся, — ответила Лукерья, — помнит, что ты соромишься. Токмо зря ты, Егорыч, вестимо,
— Как не мужик? А, кто?
— Ты спросишь, часом, так хоть падай! Духи — мы! Чаво нас соромиться?
— Кх-м, да? Знаешь, Лукерья, — Степка погрузилась во воду по самую шею и блаженно пробормотала, — я даже не задумывалась, кто вы. Думала, часть дома. Ну… просто дом такой говорящий и разные дела выполняющий.
— Благодарствую тебе, в тряпочку! — обиженным тоном сказала охоронница, — сама ты часть дома!
— Да не обижайся ты. Откуда мне было знать? Расскажи!
— И то правда, горе, а не Слагалица! — вздохнула Лукерья, поворчав для порядка и повторила, — духи, мы! Крапивка, та дворовая. Глядит за порядком от дома до плетеня, животину кормит, огород, сад, усе на ней. Конопатка — ведогонь. Он дух-двойник домика нашего. Ежели с домом чаво случится — ведогонь помреть. И наоборот. Егорыч — помощник дворовым, да другим духам. Добытчик, провиант — это по его части. Оногда, спереть могет у соседей, коли без присмотру, такова порода!
— А, точно, он у Петра Ильича электричество спер! — хихикнула Слепка, а Лукерья продолжала:
— Банник — тот дух истопки. И натопит, и воды наносит! А норов правда — жуть! Ежели застуду затаит, ховайтесь усе! Давеча с Егорычем заспорил, кой веник для истопки лучше, дубовый, аль березовый. Так пульнул в таво поленом, голову расшиб!
— Ого! А чего это он такой борзый? Давай выгоним! — предложила Слагалица.
— Ты чаво! — закричала возмущенно охоронница, словно Степанида, страх, что сказала, — не можна! Без яво истопка завалится!
— А у нас теперь ванная есть, — заметила Степка, — к чему нам баня?
— Чур, тебя! — в голосе Лукерьи было явное возмущение, — не можна! Иш, охоронниками разбрасываесси! Того гляди и меня, того, попрешь!
— Не, тебя не попру, — улыбнулась хозяйка, — от тебя польза есть, ты меня кормишь, порядок наводишь, советы даешь!
— И Ерошку не трожь! Он пусть и норовист, про то, за всех нас горой! Ежели кто со злом заявится, на помощь бросится!
— А ты чего так на амбразуру кидаешься? Нравится, что ли? — хмыкнула, глаза не открывая.
— Хто, я? Да никогда! — возмутилась охоронница.
— Угу-угу… ладно, пусть живет, твой Ерошка! Дальше рассказывай! — велела женщина, чувствуя, как от горячей воды и голоса Лукерьи усталость и напряженность дня постепенно отступают.
— Он не мой!
— Хорошо-хорошо. Ну, а ты у нас, кто будешь?
— Клецница, я. Стряпаю, прибираю, за кладовыми гляжу, — ответила та недовольно, еще сердясь за Ерошку.
— Интересно-то, как. А вы только
— Оногда и в простых хатах, ежели хозяин добрый. А ежели плохой, то к нему и духи плохие жить навязываются.
— Даже так… А кто еще есть? Расскажи, что знаешь! — попросила Степка, — хочу знать все!
— Ха! Усе, мабуть нихто не ведает! Расскажу, чаво сама слыхивала… Токмо то надолго…
— Ты тогда начни с самого интересного. Будешь каждый день понемногу меня просвещать.
— Лады! — согласилась охоронница, — почну, пожалуй с зеркалицы. Чудной дух, но полезный, ежели хозяина полюбит.
— Зеркалица? В зеркале, что ли живет?
— А где еще, вестимо, в зеркале. Поселяется тама, где зеркало ветхое… — Степка открыла глаза и развернулась, чтоб поглядеть на старое зеркало на стене, — ага, в этом как раз имеется зеркалица!
— Да-а-а? — протянула Степка недоверчиво, — но я ничего не замечала в нем… и не говорила она никогда со мной…
— Так она безликая и безголосая.
— Хм, а польза в чем? Прыщи в зеркале маскирует?
— Хиханьки тебе все, — упрекнула Лукерья, — зеркалица грядущее видит! Могет показать, ежели заслужишь!
— О нет, будущее знать я не хочу! А вдруг там что-то плохое? Что за жизнь тогда будет? Сиди и трясись, когда случится? Нет уж, спасибо!
— Не хошь — и не надобно! Кто просит-то?
— Дальше рассказывай, еще хочу!
— Ну, кринница. В колодязной воде обитается. Шибко водица стает вкусная, ежели в колодязе поселится.
— Надо будет нашу полечить. Митю попросить помочь ей, или кого?
— Да, водяник в этот деле лучший лекарь. Вопрошай его… А еще дух хороший имеется, дремой, зовется.
— От слова «дремать»? — предположила Степка.
— Ага. Токмо, яво призывать надобно, сам не придет. Когда в доме дитятко появится, для сна крепкого и здорового он надобен! С ним дитятко усю ноченьку спит, мамку не тревожа.
— Полезный дух, согласна. А еще?
— Еще… ну, отеть, к примеру. Ежели этот в хату заявится, то на хозяина лень нападает. Напасть, у-у-ух! С печи не слезешь!
— Прикольно… А я думала, что лень, это черта характера, — удивилась женщина, — а еще?
— А еще, подменыш! Это дитя мары, которым она подменяет людского.
— Ужас какой! Что за мары?
— Мары — души усопших проклятых, неприкаянные, злые. У хозяев дитятю своруют, взамен свою подсунут.
— А зачем?
— Жизни хорошей желают для сваво дитяти, людской.
— А как человеку понять, поменяли ему ребенка, или нет? Есть какие-то признаки?
— Подменыш злобный, вредный, проказы подлые совершает, кричит постоянно. Но дивно играет на всяких инструментах. Мелодия до чего красивая выходит!
— О, у моих прежних соседей, точно сына подменили. Они такие люди замечательные, а он — дьяволенок! Весь дом от него страдал. Но на пианино играл — заслушаешься!