Болтливои? избы хозяи?ка 2
Шрифт:
Похитители зарычали и выматерились в два голоса. Степка обернулась, чтоб убедиться, Антон едет сзади. Похоже, эти танки его рук дело. От облегчения в пору было расплакаться, но слова похитителей заставили напрячься.
— Далеко еще?
— Километров десять осталось, не дрейфь, дядь!
— Сколько там наших?
— Дохрена, справимся!
«Так их много? Мамочки…» Она стала шарить по сидению руками, стараясь найти телефон, чтоб предупредить женихов, но дальше все слишком быстро закрутилось…
У черного внедорожника
Петр Ильич выглядел странно. Лицо, белее снега, напоминало алебастровую маску. Даже губы были белыми. Совершенно неожиданно мужчина высунулся наружу и ударил кулаком в водительское окно такси. «Он же руку сломает!!!»
Окно рассыпалось в пыль, словно его приложили кувалдой. Несколько осколков попали Слагалице в лицо, но она в тот момент даже боли не почувствовала. Происходящее все больше походило на кино, а она лишь моргала, не веря, что все происходит наяву. Машина дернулась, врезалась во внедорожник справа, завиляла по дороге, раздался скрежет металла. От удара Степка упала на спину, зажала уши руками, но продолжила таращиться.
В разбитое окно запрыгнул рыкой и, перепрыгнув через водителя, бросился на второго хапуна. Водительская дверь, вырванная с корнем, куда-то исчезла. А затем водитель начал дымиться и кричать. Степка зажала уши сильнее, потому что казалось, перепонки лопнут. Потом водитель исчез вслед за дверью, а на его место запрыгнул сосед. Да-да, именно запрыгнул, словно машина не мчит на высокой скорости, а стоит на месте.
Второго хапуна видно не было, но чувствовался запах гари и вой. Через мгновение машина начала замедляться. Степанида попыталась встать, но очередной удар, в этот раз со стороны лобового стекла, откинул ее назад. Скрежет тормозов и Степка опять полетела на пол между сидениям, а машина слетела с дороги. Удар. Удар. Удар. Вокруг, наконец, стало темно и тихо.
«Красна битва храбрыми воинами»
Первым к Степанидке вернулся слух. Пошлой частушкой у правого уха:
— «У моей малышки жопа
Лучше не отыщется,
Стоит вечером похлопать -
До утра колышется!»
Следующим вернулось зрение. Она распахнула глаза и увидела голубое небо, без единой тучки. Поморгала, прислушиваясь к себе. Спина задеревенела, шея затекла, голова раскалывалась. Зато мозг был очень бодрым и тут же подкинул воспоминание о произошедшем. Она ойкнула, попыталась встать, да не тут-то было.
— «Мне сегодня между ног
Как-то очень весело.
Это милка на х*ок
Бубенцы навесила!» — проблеяли справа.
— Заткнись! Много шуму от тебя! — прорычал кто-то слева.
«Ой, кто это? Где я?» В панике пошарила глазами по сторонам, потому что даже голову повернуть не получилось, но не обнаружила никого. Лишь белый снег вокруг. «Так вот почему тело занемело, я ж в снегу лежу! Черт! А где все?»
— «Горько
Взрослые, малышки -
Потеряли дом родной
При лобковой стрижке!»
— Слышь, я че сказал? Пасть прикрой! Наши воюют, а ты ох*, как весел!
— «С неба звездочка упала
Прямо милому в штаны
Пусть бы все там разорвала,
Лишь бы не было войны!»
У Степки прямо волосы на голове зашевелись. «Где я? И почему не вижу этих частушечников? И… кто с кем воюет? Мамочки… Меня что, не спасли?» Но ответить на эти вопросы было некому, а тело в упор отказывалось слушаться.
— О, гляди-ка, Домовитка очухалась! — раздался у левого уха злобный шепот, — живучая!
— «Моя милка дорогая,
Я тебе советую:
Никому ты не давай,
Залепи газетою!»- пропели на правое ухо. Хотя скорее пропищали на надрыве, словно обладателю голоса пальцы в двери защемило. Или другой орган.
Степке захотелось заорать во все горло, или на худой конец выматериться, да язык к горлу прилип. Она сделала еще одну безуспешную попытку пошевелиться и чуть не расплакалась от досады.
— Малой, как те Домовитка? Ничего, баба? А?
— «Все милашки, как милашки,
А моя — фотомодель.
Если дома ключ забудет,
То пролезет и под дверь!»
— Эт ты че, намекаешь, что больно тощая? А я вот полных не люблю!
— «Я толстушку полюбил,
Мне с толстушкой весело.
На руках б ее носил,
Если б меньше весила!»
— Ладно, кончай уже хороводить, надо ее в одеяло замотать, а то замерзнет к х*ям, а нам отвечать!
— «Ах, снег — снежок,
Белая метелица.
Нахватался мандавошек,
Аж штаны шевелятся!»
— Ну и придурок ты, Малой! — слева заскрипел снег и на Степку упала тень. Затем ее схватили за воротник и рывком подняли на ноги. Тело прошибло от боли и она упала бы, но неизвестный держал крепко, — на ногах не стоит, носи еще ее, курву.
— Т-ты… сам ты… кур-ва! — прохрипела Степка чужим голосом и закашлялась.
— Гляди-ка, сучка голосок подала. Ну-ну, там строптивых любят! — и заржал, обдавая смрадом изо рта. Но тем не менее набросил на плечи одеяло и усадил, придерживая под плечи. Степка открыла рот, чтоб огрызнуться, да так и застыла.
Она и неизвестные похитители сидели на заснеженном холме. Прямо перед ними, метров через сто, раскинулся лес у которого и правда кипела битва.
Хапуны, а это были именно они — существа в лохмотьях с горящими глазами, толпой нападали на Грозного, одетого лишь в тонкий свитер, и его четверых охранников с калашами. У Антона в руках была бита, которой он так быстро и умело махал, что хапуны, ростом ему до пупа, разлетались в разные стороны, подобно мячикам. Однако подпрыгивали и нападали снова. У охраны с калашами выходило лучше, те, в кого они попали, больше не поднимались.