Бомба из прошлого
Шрифт:
Эдриан, Деннис и Стрелок отправились, как им и было приказано, к реке. Эдриан никогда историей не интересовался, Стрелок просто отказывался видеть в ней романтику и трагедию, и лишь только Денниса прошлое увлекло когда-то всерьез, пробудив заодно и любовь ко всему французскому. Не только к кухне и виноделию, но и к французской военной истории. Деннис видел в их выдвижении к реке что-то вроде последнего броска, решающей атаки, когда в бой бросают императорскую гвардию. Если они трое — Эдриан, Стрелок и он сам — не обнаружат цель, для них всех наступит 18 июня 1812 года, день Ватерлоо. Кампания будет проиграна. Они получили последний шанс. Мрачным подтверждением его мыслей послужил и
Шеф остался со Шринксом. Глубоко задумавшись и бормоча что-то под нос, он расхаживал взад-вперед, ничем, однако, не выказывая ни растерянности, ни тем более паники. Какая выдержка. Они двинулись через лес, к Бугу, осторожно и почти бесшумно, потому что умели и привыкли двигаться именно так, но Деннису казалось, что он слышит печатный шаг гвардейских шеренг. Последняя атака.
Да, если теидут — со своим смертельным грузом, — то они уже где-то неподалеку. В этом по крайней мере он не сомневался.
— Ты бы отправился в это захолустье в отпуск?
— Нет, Моленков, не отправился бы. И перестань трепаться. Давай побережем силы.
— Ты слишком много о себе мнишь. Всегда таким был и таким останешься. Я говорю об отпуске. Куда мне поехать отдохнуть? Если не сюда, то куда?
— Заткнись. Не трать попусту энергию.
— Ее у меня уже не осталось. И думать я хочу о песочке, солнце и пиве, а не о грязи.
Яшкин не ответил. Усталый голос Моленкова тонул в стоне ветра. Он слышал собственное хриплое дыхание, слышал, как сопит Моленков. Сколько еще? Ответа не было, и единственным их путеводителем оставалась повисшая за спиной луна. Только благодаря луне они и находили проложенные, протоптанные между соснами тропинки. Хуже получалось с наполненными водой ямками. Некоторые удавалось заметить заранее и обойти, с другими везло меньше. В одном месте они провалились по колено и едва не выронили груз. Оставленные тракторами колеи превратились в озерца с холодной мутной водой и тягучим глинистым дном. Яшкин рассчитывал только на то, что до реки осталось не больше километра и что он не ошибся с определением направления. Груз оттягивал руки, лямки выскальзывали из онемевших пальцев. Сбросив брезент и выбравшись из багажника «полонеза», груз превратился в некое подобие бочонка. Весил этот «бочонок» килограммов шестьдесят. Он уже тогда казался достаточно тяжелым, когда пятнадцать лет назад Яшкин притащил его домой на тележке и закопал у себя на огороде. За пятнадцать лет жизни в Сарове силы его изрядно иссякли, а последняя неделя забрала остальное. Недостаток сна, плохое питание, инцидент в Пинске, постоянный стресс — все это сказывалось теперь. Моленков тоже слабел с каждой минутой. Груз как будто тяжелел, а ноги отказывались идти.
— Яшкин…
— Да?
— Вот мы поехали куда-нибудь… втроем… ты с женой и я… Отдыхаем на бережку, потягиваем пиво…
— И что?
— Как думаешь, за нами придут?
Он едва не задохнулся, потом все же прохрипел:
— Не знаю.
— Может, попытаются отравить? Или наймут киллера, чтобы тот пристрелил нас? А может, подвесят бомбу под машину? Понимаю, ты не знаешь, но как думаешь?
— Не знаю и не думаю. И вот что, дружище, держи покрепче, а то вся тяжесть приходится на меня. С какой стати я должен все делать? — Яшкин выругался, провалившись в глубокую колдобину. Воды здесь было чуть ли не по пояс, а бомба тянула дальше, где было еще глубже. Моленкову повезло, и он стоял над другом, изо всех сил стараясь удержать груз.
— Ну что ты там застрял? Вылезай. Какой неловкий.
— Я потерял… черт…
— Что ты потерял?
— Ботинок.
— Как это? — Моленков ухмыльнулся. — Потерял? Посмотри хорошенько, он наверняка на месте.
Яшкин вылез из ямы. С каким удовольствием
— Ботинок где-то там, но я уже вряд ли его найду.
Он запрыгал на одной ноге, стараясь не ступать на землю другой, на которой остался только мокрый, перепачканный грязью носок. Но все оказалось не так уж страшно. Землю укрывала мягкая подстилка из прелых листьев, иголок и мелких веток. С каждым шагом он ступал все увереннее, смелее. Груз уже не несли, его волокли по земле, не обращая внимания на рытвины.
Моленков снова завел старую песню о море, пляже, солнце и пиве, но Яшкин не слушал. За хриплым дыханием, стонами, охами, завыванием ветра и треском веток он различал другой звук. Далекий, но ровный, похожий на настойчивый шепот. Он слушал и чувствовал, как поднимается гордость, как уходит усталость. Он уже не вспоминал про потерянный ботинок и только прибавлял шаг, заставляя и Моленкова пошевеливаться, таща его за собой.
— Я слышу, — сказал он тихо. — Наконец-то. Это голос большой реки. Друг мой, мы у цели. У нас получилось. Скоро, может быть, через полчаса, ты получишь свои полмиллиона долларов и сможешь поехать, куда только пожелаешь. Река уже близко. Буг рядом.
Виктор увидел их первым.
Они прошли через открытое пространство там, где ветер повалил несколько деревьев, и попали под лунный свет. Двое шли вместе и один сзади, в нескольких метрах от них, ближе к берегу.
Виктор стоял в конце их короткой цепочки. Выше по течению стоял Михаил, дальше Гольдман и еще дальше Вайсберг и тот ублюдок, чужак.
Их разделяло метров пятьдесят, не больше. Тот, что шел ближе к воде, двигался ловчее других и не вылезал на свет. Его товарищи, похоже, не вполне освоили искусство перемещения по пересеченной местности. Виктор напряг память. Конечно, в Варшаве, в Старом городе, на мостовых и тротуарах, они чувствовали себя увереннее. И там каждый работал в одиночку. Виктор не мог рассмотреть их лиц, не видел, как они одеты, но не сомневался, что будь света побольше, он узнал бы их. Он наверняка видел их в Старом городе, когда они проходили через «горлышко».
Виктор в полной мере освоил искусство наблюдения и мог оценить степень профессионализма.
Они не видели его. Он стоял за березой. За спиной у него лежала небольшая, залитая призрачным лунным светом полянка. Виктор вышел из укрытия на свет. Он помнил случай из собственной практики. Помнил, что сделал инструктор, когда его товарищ провалил упражнение на скрытный подход. Помнил, как тот прятал потом глаза от унижения. Двое замерли, третьего видно не было. Виктор уже не сомневался, что их держали под колпаком с самого начала, еще от Хитроу. Ладно, месть подождет; она, как любовь и хорошая еда, не терпит спешки. У него еще будет время все обдумать.
Он смотрел на них. Они смотрели на него.
Момент превосходства.
Губы сами расползлись в усмешке. Жаль только, что света недостаточно и нельзя разглядеть их физиономии. Жаль, нет фонарика. Ну да ладно. Виктор сделал ровно то же самое, что сделал инструктор на курсах контрнаблюдения под Новосибирском. Он представил их шок, изумление и стыд.
Виктор помахал им. Не картинно, без выпендрежа. Просто поднял руку и помахал.
Человек исчез.
Эдриана трясло. Ничего подобного с ним никогда еще не случалось, и справиться с этим он не мог.