Бомбардировщики. Полная трилогия
Шрифт:
— Так точно, товарищ подполковник.
— С пулеметами я решу, — заявил майор Вайкулис. — На складе есть четыре «БТ» и у немцев можно десяток тяжелых «MG» выменять.
— Действуйте, — Овсянников озадаченно почесал в затылке.
И когда это Тойво Вайкулис успел с немецкими коллегами общий язык найти? Пробивной у нас командир БАО, все достать может. Пожалуй, если его как следует попросить и заинтересовать, через два дня новенький «Хейнкель» пригонит. Выменяет у соседей на моторное масло и неликвиды консервов. При этой мысли Овсянников невольно усмехнулся: есть задача, которую майор Вайкулис не
— У меня вопрос, — поднялся Ливанов. — Всегда ли есть необходимость работать по площадной цели с малой высоты? Мы в первом вылете понесли потери от зенитного огня, хотя была возможность отбомбиться одним залпом с высоты 800—1000 метров.
— А точность? — заявил Хохбауэр. На этот раз Макс был не согласен со своим товарищем.
— Завод большой, бомбы цель накроют, — поддержал Ливанова Андрей Иванов.
— Ляжет на пустыри между цехами. Большого ущерба не будет. Надо бомбы точно в крыши и цистерны класть.
— Зато зенитчики нам меньше дыр наделают. А часть груза мимо уйдет, не велика беда. Еще раз прилетим.
Наблюдая за спором, Иван Овсянников чувствовал, что у него горят уши. Это по его инициативе заводы Бирмингема бомбили с малой высоты. Чернов в тот же день повторил маневр Овсянникова, вывел соединение на цели Ньюкасл-апон-Тайна на высоте в полкилометра. А Ливанов — молодец, ни словом не обмолвился, ни одного намека на вину командира. Высказался спокойно и по делу.
— Если цель в зоне действия «сто десятых», можно хоть неделю подряд бомбить, а как быть, когда летим без эскорта? Если не зенитчики, так истребители встретят. Надо бомбить так, чтобы потом не возвращаться.
— Ночью работать, — предложил Макс Хохбауэр.
— Ночью точность еще ниже.
— Есть предложение! — громко выкрикнул, перекрывая голосом шум, Савинцев. Выждав, пока ребята успокоятся, штурман полка продолжил: — Как сделать, чтобы полет над вражеской территорией проходил ночью, а бомбить при свете солнца?
— К рассвету подгадывать? — догадался Ливанов.
— Да, если летим днем, на нас истребители и вся ПВО наваливается. Дальше радиуса действия «сто десятых» мы забраться не можем, и мало их у немцев. У нас вообще дальних истребителей нет. Ночью проблемы известны: можно промахнуться мимо цели или вообще ее не найти. Я предлагаю удар по сложным объектам рассчитывать так, чтобы к цели идти ночью. На рассвете восстановить ориентировку, найти цель, отбомбиться и лететь домой налегке, на предельной высоте.
— Ночью все равно безопаснее, — резонно парировал Гордеев, — есть же у нас осветители. Сбросил САБы и бомби, как на полигоне.
— А если не туда вышли? Штурманы тоже могут ошибаться.
— А как возвращаться днем без сопровождения? Нас тут же перехватчики зажмут.
— Сказано же, дурья башка, к цели идем ночью! На обратном пути без груза скорость выше, высота, маневрировать легче. И лимонники больше не нами, а теми, кто с бомбами идет, интересоваться будут. Сумеем проскочить.
На этом разговор завершился. Записав в блокнот все услышанное, Овсянников тепло поблагодарил ребят за хорошие предложения.
— Будем работать, разберемся,
На закуску под конец разговора подполковник приберег хороший сюрприз. Громко зачитал приказ, разрешающий давать личному составу увольнительные в город.
— Но смотрите, чтобы без последствий и конфликтов с местными и немцами. В часть возвращаться вовремя. Замечу кого поддатым, — Овсянников погрозил кулаком, — надолго у меня запомните.
После командира полка выступил помполит, четко и по пунктам разъяснивший правила поведения советского военнослужащего на оккупированной немцами территории. Старший политрук Абрамов, против обыкновения, не давил на политическую сознательность и большевистское классовое чутье. Нет, он, наоборот, настойчиво рекомендовал быть сдержанными и не вести агитацию. Пусть даже от чистого сердца.
Выступление помполита было воспринято с некоторым недоумением. В целом ребята сходились во мнении, что он прав, но как-то необычно все это. Получается, мы обязаны вести себя точно так же, как немецкие солдаты и офицеры. А ведь раньше Абрамов всегда акцентировал внимание на том, что мы лучше, мы владеем марксистской теорией, у нас самый передовой строй в мире. Да, многое в этом самом мире изменилось после того, как англичане напали на СССР.
Помполит в конце своей речи добавил, что хоть немецкий национал-социализм изначально строится на ошибочных предположениях, но эта система работает. Они тоже строят социализм, пусть только для своих, и их строй гораздо прогрессивнее дикого английского и американского империализма. Пусть они ошибаются, опираются на изначально ошибочные теории национализма и расового превосходства, это не самое важное. Со временем немцы придут к идеям коммунизма, но будет это нескоро. Придется выждать, пока они созреют. А перво-наперво надо победить общего врага. Как сказал товарищ Сталин: две социалистические державы сходятся в своем отношении к труду и самой марксистской диалектикой вынуждены идти одним фронтом против бесчеловечной диктатуры капитала.
Речь была немного сумбурной и нескладной. Видно было, готовился Абрамов наспех, зато говорил искренне. Цитировал он и последнюю речь товарища Сталина о текущем политическом моменте и важности выбора союзников в войне против империализма.
Глава 10
Зона оккупации
Первые увольнительные были выданы в тот же день.
Рапорта написали почти все, но руководствовавшийся какими-то своими соображениями старший политрук Абрамов подписал только три десятка рапортов, из которых около десятка пришлось на летчиков и штурманов, а остальные на стрелков-радистов и технический персонал.
Овсянников и Гайда, со своей стороны, ни к кому претензий не имели. Иван Маркович даже умудрился подмахнуть рапорт дежурившего сегодня по аэродрому старшего лейтенанта Абдуллаева. В последний момент подполковник внимательно перечитал рапорт, негромко выматерился и порвал бумагу, погрозив кулаком широко улыбающемуся Мансуру Абдуллаеву. Шутка удалась.
К удивлению Владимира Ливанова, его рапорт был подписан без каких-либо возражений. А вот Макса Абрамов сначала не хотел выпускать за пределы аэродрома.