Бомбардировщики

Максимушкин Андрей Владимирович

На этом разговор завершился. Особист сам прекрасно понимал всю серьезность создавшейся ситуации. Подпольщики и бомбисты — это как змеи. Пока не наступишь, не заметишь, а жалят они больно. Другое дело — решить проблему разом, кавалерийским наскоком не получается. Прочесывание прилегающей к аэродрому территории ничего не дало. Немецкие коллеги понимали советского особиста, обещали, если что случится, выслать группу по первому звонку, но реально помощи от них было мало. Только моральная поддержка и по-мужски сдержанное одобрение. Обер-лейтенант Клаус Мюллер и его люди сами сбились с ног, разыскивая саботажников, спаливших ночью швейную фабрику. Участились у немцев и нападения на машины, за последние два дня пропали без вести трое солдат. Скорее всего, убиты бандитами. Все это звенья одной цепи. Поджигатели, бандитские нападения на дорогах, сигналы английским самолетам, стрельба из засад. Все это одни и те же люди. Одна банда. Вот только поймать их непросто. Город маленький, а поди вычисли врагов! Борьба с подпольщиками и партизанами всегда считалась задачей сложной и нетривиальной. Можно было бы, конечно, воспользоваться опытом подавления басмаческого движения в Туркестане. Но, во-первых, Гайда сам в Азии не работал и не бывал там никогда в жизни. Одних рассказов коллег явно недостаточно. Во-вторых, как он понял, проблема должна решаться решительно в комплексе, сразу на всей мятежной территории, путем координации всех наличных сил и основываясь на поддержке местного населения и активистов. Другими словами, уровень задачи несколько не соответствовал компетенции

простого оперуполномоченного особого отдела. Да и командир фельджандармерии города мало чем мог помочь. Знаменитая немецкая пунктуальность и страсть к порядку на деле зачастую приводили к излишней бюрократии и проволочкам. Военная полиция и авиация имели разное подчинение, и взаимодействие между ними официально осуществлялось через множество инстанций. Сначала положено подать рапорт своему начальству, тот передает бумагу выше. Где-то на самом верху происходит согласование, и бумага начинает движение вниз, но уже по другой структуре. На все про все уходит несколько дней. Куда проще было решать проблемы неформально, но здесь все упирается в личные контакты и необходимость действовать с оглядкой на руководство. Вдруг какой-нибудь начальник Мюллера поссорится со своим коллегой из люфтваффе и выскажет подчиненному свое неудовольствие по поводу слишком тесного сотрудничества с летчиками, да еще чужой армии? Бывает и так. Головной боли добавлял и тот факт, что работать приходилось на чужой территории, без опоры на местное население. Привлекать к работе и даже выходить на контакт с местными коммунистами командование капитану Гайде, понятное дело, категорически запретило. Это даже не обсуждается. Это связано с особенностями базирования на оккупированной немцами территории. Проблемы, вопросы, еще раз проблемы, а за все приходится отвечать простому советскому капитану. Эх, и какой черт дернул в свое время молодого выпускника филологического факультета МГУ Михаила Гайду идти в армию? Да еще на такую специфическую работу? Бывало, Михаил Иванович сам сокрушался по этому поводу. Преподавал бы сейчас в родном университете или работал бы языковедом, книжки бы умные переводил, проблем бы не было. И с семьей бы каждый день виделся, а не как сейчас. Даже писать нельзя, где именно находишься и как работает и живет твой полк. Не положено, и все тут. Прошлого не вернешь, раз выбрал такую собачью работу, изволь не пищать и тянуть лямку. Поругавшись с подполковником, Михаил Гайда взял машину, троих солдат и укатил в город. Сегодня после обеда его ждали в фельджандармерии. Немцы планировали устроить облаву, для чего почему-то обязательно был нужен советский специалист. Сам Мюллер в разговоре намекнул, что дело будет интересным, и Михаил Гайда не пожалеет, если отвлечется от дел и примет участие в загонной охоте. Словосочетание «загонная охота» показалось особисту неслучайным. Клаус явно знал больше, чем говорил, и не открывал все свои карты заранее. Во всяком случае, поездка лишней не окажется. На аэродроме все равно делать нечего. Полетов ночью не будет, а значит, нечего опасаться бойцов Сопротивления. Погода нелетная. Пасмурно и тучи над головой висят. Над Атлантикой и Англией грозы. Вражеских налетов сегодня тоже можно не ждать. Следовательно, идею устроить в окрестностях аэродрома несколько засад на желающих пострелять из ракетницы придется отложить на следующую ночь или когда будет подходящая погода. Глава 16 Перерождение Новая работа и связанное с ней отлучение от полетов были восприняты Владимиром Ливановым с обидой и недоумением. Ребята дерутся, не щадя живота, каждую ночь рискуют жизнью, прорываются к цели сквозь огонь и непогоду, а я?! Меня за что отстраняют?! Самолет покалечил? Так это несмертельно, ребята за два-три дня подлечат машину. Консоли целы, лонжероны не погнулись. Только винты поменять, обшивку залатать и стойки поставить новые. Несправедливо! В любое другое время Ливанов был бы только рад направлению на курсы переподготовки. Новая машина — это всегда хорошо. Владимиру и раньше доводилось видеть вблизи «ДБ-ЗФ», а после того, как на аэродром перегнали три новенькие, сверкающие заводской краской, со стремительными благородными очертаниями быстрокрылые птицы, он незаметно для себя влюбился в этот самолет. Повезло Владимиру и с инструкторами. В полк попали настоящие специалисты, инженеры, разрабатывавшие эту машину и в свое время учившие ее летать. Люди, знающие самолет как свои пять пальцев. Самолет действительно великолепен. На первом же занятии в учебном классе летчикам и штурманам объяснили, что старое название с индексом «Ф» — форсированный — ничего не значит. Перед ними совершенно новая машина, немного напоминающая старый знакомый до последнего лонжерона «ДБ-3». Может быть, природная выдержка, может, тихое очарование нового бомбардировщика помогли Владимиру не сорваться, не психануть вечером в столовой после ставшей привычной за последние дни минуты молчания в память не вернувшихся на аэродром товарищей. Слишком тяжело было осознавать себя безлошадным человеком, лишенным права летать. Да и верный Макс Хохбауэр вовремя нашел пару теплых слов, чтобы поддержать товарища.

— Зато через две недели у тебя будет своя эскадрилья и самолет лучше, чем у Овсянникова, — многозначительно произнес Макс, когда они вышли с КП и шагали в сторону квартиры по кирпичной дорожке с аккуратным бордюрчиком.

— Две недели на земле куковать? — мрачным тоном ответил Владимир, на душе у него скребли кошки.

— Меньше, — хитровато улыбнулся штурман. — Ты же командир? Или я чего не понимаю? Тебя же посадили учебный план составлять?

— Предлагаешь накрутить часы летной подготовки?

— А я что говорю! Ты командир, тебе первому самолет осваивать, быть примером в бою и учебе. Все согласно высокому моральному уровню советского командира, — хохотнул штурман.

— Освоим, — криво усмехнулся Владимир, — пошли к самолетам. Я по дороге в штаб приметил Антона Сергеевича, он как раз двигал к самолетным стоянкам. — Речь шла об инструкторе, прибывшем в полк на новом «ДБ-ЗФ».

— Идем! — Макс с размаху хлопнул товарища по плечу.

С инструкторами Владимир и Макс уже успели познакомиться. Оставалось найти Антона Сергеевича и, пользуясь служебным положением, утащить специалиста в пусть и не слишком уютную, но зато теплую и относительно чистую холостяцкую квартирку, где обитали Ливанов и Хохбауэр. Здесь за столом под коньячок с солеными маслинами друзья и насели на старшего инструктора. Все свелось к сакраментальной формуле: «Даешь пятилетку в три года!» Сиречь, требовалось ускорить переподготовку летчиков и штурманов. Начинаем с завтрашнего дня. Антон Кострюков для порядка поломался, сохраняя перед военными лицо, но согласился поработать с личным составом ударными темпами. Теоретические занятия решили проводить в сжатые сроки, перемежая уроки в классах с практикой на самолетах. Благо все было под рукой, а наглядное пособие в виде настоящего бомбардировщика, который можно пощупать своими руками, оценить воочию, всяко лучше учебных схем и таблиц. Впрочем, без классных занятий все равно не обойтись, на этот счет Владимир Ливанов решил приспособить пустующий пока жилой дом на отшибе. Разомлевший от коньяка Кострюков согласился уже через три дня занятий устроить Ливанову и Хохбауэру пробный вылет на новой машине. Естественно, все это с условием, что зачеты курсантами будут сдаваться с первого раза и на отлично, прогулов не будет, дисциплину поддерживать на высшем уровне, а бензин чтоб с избытком. Законные требования, в общем-то. Летчиков это устраивало. Главное — общий язык нашли. Коньячок вообще способствует налаживанию дружеских отношений. Не обошлось без накладок. Макс в конце посиделок, когда все вопросы решились и разговор плавно перешел на местные достопримечательности, напортачил. Совсем некстати напомнил, что в учебные полеты надо брать с собой как минимум одного стрелка и проверять перед взлетом боекомплект пулеметов. После этих произнесенных спокойным будничным тоном слов инструктор вздрогнул, его рука со стаканом застыла на полпути ко рту.

— Как с

боекомплектом? — спросил Антон Сергеевич.

— А вот так. Район прифронтовой. Англичане иногда в гости заглядывают, — заявил раскрасневшийся от коньяка Хохбауэр.

Владимир пнул штурмана под столом по ноге, костеря того про себя на чем свет стоит. Не мог промолчать, циркуль тупоголовый! Потом в рабочей обстановке поставили бы наставников перед фактом, а так…

— Командование дивизии может выделить аэродром в глубине? — Кострюков быстро справился с минутным замешательством и демонстрировал свой уровень. — Мне в Москве обещали, что все вопросы решаются на месте и без промедления.

— У нашей дивизии два аэродрома, оба в полутора сотнях километров от побережья. Все остальное занято немцами. — Говорил Ливанов осторожно, тщательно подбирая слова. — Согласование перебазировки займет несколько недель. Просто так площадку нам не выделят. Надо привозить из Союза свой БАО, аэродромную охрану, снабжение налаживать. Свободных аэродромов нет. Немцы, хоть и союзники, но подселяться к ним нам никто не позволит, тем более с новейшими самолетами.

— Да, на этот счет инструкция есть, — вмешался Макс. — Зато наш аэродром прикрыт зенитчиками.

— Снабжение и обеспечение налажено, — напирал Владимир, — ремонтные службы есть, даже домов для личного состава хватает.

Согласованная атака военных летчиков возымела свое действие. Кострюков сдался, но под личную ответственность старшего лейтенанта Ливанова, чего тот и добивался. График занятий составили в тот же день. Вечером Ливанов подмахнул его у Овсянникова. На следующее утро начались занятия. Группа пока была небольшая, трое инструкторов прекрасно справлялись с делом. Тем более что все попавшие на переучивание летчики и штурманы рвались в небо. На первом занятии Кострюков и Ливанов четко, доступным образом объяснили: чем быстрее сдадим зачеты и получим допуск от инструкторов, тем скорее вернемся к боевой работе. Отлынивать от учебы никто и не собирался, наоборот, курсанты с азартом наседали на наставников, требуя показать, объяснить, дать пробовать. Через три дня Антон Сергеевич, как и обещал, вывел Ливанова в учебный полет. Вместо стрелка Владимир взял с собой Макса Хохбауэра. Штурман уж больно настойчиво просил не бросать его на земле сиротинушкой неприкаянной. Чего только ради друга не сделаешь. Пришлось уважить. Самолет Владимиру понравился. Кабина удобнее, чем у старой машины, все рукоятки, педали и индикаторы на месте. Обзор со штурманского места не в пример лучше. Управление у самолета легче, моторы трудолюбиво тянут машину вперед и не думают закашливаться на малых оборотах. Определенно бомбардировщик хороший. Прекрасная рабочая лошадка дальней авиации. Вот с вооружением не ахти. То, что Овсянникову рассказывали про новую машину, дескать, специально для нашего корпуса, сам Чкалов настоял… Нет, все это оказалось пустой болтовней. В люковой установке вместо обещанного «БТ» стоит старый ШКАС. В кабине штурмана пулемет не спаренный, а обычный одноствольный, ШКАС, естественно. А вот в верхнюю турель уже на заводе поставили «березу». Кострюков по секрету шепнул, что вскоре в серию запустят новую модификацию пулемета. Он будет удобнее, точнее и надежнее. На взлете оккупировавший штурманскую кабину Антон Сергеевич настороженно поглядывал на подопечного через снятую на учебной машине перегородку. Когда самолет, оторвавшись от бетонки, немного просел, инструктор потянулся было к сектору газа, но остановился. Владимир Ливанов нормально справился с управлением, не перегружая моторы, взлетел и повел машину вокруг аэродрома. Четко, удерживая высоту, выполнить «коробочку», кабрирование, повороты. Машина, ревя моторами, лезет вверх, летчика и инструктора прижимает к креслам. Поднявшись на три километра, Владимир перевел самолет в горизонтальный полет. Можно оглядеться по сторонам, показания приборов в норме, моторы и не думают перегреваться после заданной им работы: закинуть тяжелую машину в верхний горизонт. Самолет прекрасно слушается рулей, механика крыла работает, триммеры настроены так, что нагрузка на штурвале минимальная. Все равно что за рулем полуторки едешь. Восхитительно! Душа на такой машине поет! Не увлекаться, рано еще. Правый вираж, бомбардировщик разворачивается со снижением и скользит, планирует к аэродрому. Пикирование Ливанов пока не пробовал. Рано. Естественно, ему жутко хотелось опробовать машину как следует, покрутить в небе «восьмерки», завернуть пару фигур, разогнаться до предельной и затем сбросить скорость «змейкой». Хотелось выжать из самолета все, что только возможно. Руки зудели от желания. Собрав волю в кулак, Владимир повернул самолет к аэродрому. Рано. Рано еще. Нельзя в первом вылете строить из себя аса. Посадка у Ливанова прошла на троечку, замечтался, расслабился и не удержал высоту, плюхнулся рылом в лужу. Нет, все нормально. Машину не разбил, никто, кроме своих, и не понял ничего, но… Стыдно было. Как пацан малолетний, чуть было не угробился. Хорошо, еще Кострюков не взял в свои руки управление, иначе от позора умереть можно было бы. Так опростоволоситься!

— Неплохо получилось, — негромко проговорил Антон Сергеевич, когда бомбардировщик замер на стоянке.

— Посадка паршивая! — бухнул в ответ Владимир, уши у него со стыда нестерпимо горели.

— Бывает, ты в следующий раз газ резко не убирай, — посоветовал инструктор.

Разговаривал Кострюков спокойным наставительным тоном, как с маленьким. Владимир хотел было заявить в ответ, что и сам все знает, а газ сбросил, потому что не привык к таким мощным моторам. Только открыл рот и запнулся на полуслове. Какой ты, к чертям собачьим, летчик, если на машину вину сваливаешь! Ошибся — так и скажи. И нечего тут разводить детский сад!

— Все нормально, старлей, — добавил Кострюков. Он-то прекрасно понял, что сейчас творилось в душе Ливанова. — Взлетел ты хорошо, а на «ДБ-ЗФ» взлет — это самое сложное.

Учеба, осваивание нового самолета полностью поглотили Ливанова и Хохбауэра, отняли все свободное время. Они даже в город не отпрашивались. Товарищи с утра до вечера находились на аэродроме или в учебных классах. Кроме того, Владимиру добавилась работа по комплектованию новой эскадрильи. Через неделю занятий у него в подчинении было 8 экипажей. Из них шесть требовалось переучить на «ДБ-ЗФ», а прибывших из Союза на новеньких самолетах лейтенантов Семипалова и Загребущего влить в слетанный, прошедший огонь Англии состав. Как выяснилось, дали Ливанову молодняк неоперившийся, прямиком из училища, месяц службы под Воронежем не в счет. Времени на отдых у Владимира Александровича, так его уважительно именовала молодежь, не было абсолютно и катастрофически. В результате старый товарищ Дима Гордеев успел обидеться, рассориться в пух и прах и вновь помириться с Володей. Причиной было банальное нежелание новоиспеченного комэска тратить свое время на поездки в Ла Бурж. Сам Дима рвался в город всеми фибрами души, он был готов брать на себя внеурочные дежурства, напрашивался на самые сложные задания, летал осветителем цели и фоторазведчиком, лишь бы получить заветное внеочередное увольнение. Влюбился мужик не на шутку. Оплела его юная черноглазая красотка, да так, что Дмитрий на себя стал не похож. Похудел, бриться стал тщательнее, в увольнения всегда ходил в отутюженной форме, с подшитым воротничком и в надраенных до блеска сапогах. Володя на это внимания не обращал, у самого дел невпроворот, но Макс вовремя просек ситуацию. Он и уговорил Владимира устроить себе выходной и составить Диме компанию. Дескать, нельзя быть эгоистом. Товарищ пропадает, надо своими глазами посмотреть, что там с ним делают. Заодно Хохбауэр напомнил про ту светленькую миловидную девицу. Элен вроде ее звали.

— А вдруг встретим? Чем черт не шутит. Поговоришь, развеешься, в синематограф сводишь. Вон Абрамов предупреждал: в «Колизее» идет «Триумф воли».

— Так он же запретил на него ходить, — не понял Владимир, — говорит: фашистский фильм.

— Вот и сходим, сами поглядим на нацистскую пропаганду, — на лице Макса расцвела ухмылка, — оценим, что там такое страшное и почему наш помполит после просмотра на белый свет такими шальными глазами зырил.