Борьба и победы Иосифа Сталина

Романенко Константин Константинович

Но что мог значить для него этот «запрет»? Только ограничения в переписке. Впрочем, он не особо церемонился с мнением коллег. Ограниченный в информации, он нашел себе тему для размышления.

И в раздраженном состоянии, «под горячую руку», Ленин на­диктовал 30—31 декабря 1922 года заметки «К вопросу о нацио­нальностях или об «автономизации», в которых делает нападки на русских, обвиняя их в шовинизме, и допускает упреки Сталину за «торопливость» в вопросах создания СССР и «озлобление против пресловутого «социал-национализма». Он исходил из того, что в созданном Союзе, являющемся по форме федерацией, воплощены идеи Сталина о создании унитарного

государства с областными ав­тономиями.

Исходным поводом для написания этих заметок стал конфликт между Закавказским краевым комитетом РКП(б), руководимым Г.К. Орджоникидзе, и группой грузинских оппозиционных членов ЦК во главе с Мдивани.

Еще в июле 1921 года при участии Сталина Кавбюро ЦК РКП(б) создало комиссию для рассмотрения вопроса по объедине­нию Закавказских республик, а в ноябре оно приняло решение об организации Закавказской федерации (ЗСФСР).

Однако оппозиция националистов во главе с Мдивани настаи­вала на том, чтобы Грузии входила в состав СССР не через Закав­казскую федерацию, на правах автономии, а самостоятельно. По­зиция Ленина в этом вопросе расходилась с мнением грузин.

В разработанном им проекте решения Политбюро он призыва­ет «Признать федерацию Закавказских республик абсолютно пра­вильной и, безусловно, подлежащей осуществлению, но в смысле практического осуществления — преждевременной, т.е. требую­щей нескольких недель (курсив мой. — К.Р.) для обсуждения, про­паганды и проведения снизу...»

Сталин более реально смотрел на этот вопрос. Получив 28 но­ября ленинский проект, он ответил: «Тов. Ленин. Против вашей ре­золюции не возражаю, если согласитесь принять следующую по­правку: вместо слов «требующей нескольких недель обсуждения» сказать: «требующей известного периода времени для обсужде­ния» и т.д. согласно вашей резолюции.

Дело в том, что «провести» федерацию в Грузии «снизу» в «со­ветском порядке» в «несколько недель» нельзя, так как в Грузии Советы только начинают строиться. Они еще не достроены». Ле­нин согласился с этой поправкой.

Сталин не ошибся. Решить грузинский вопрос в короткий срок

было невозможно. 11 августа 1922 года Оргбюро ЦК образовало комиссию, которой поручалось подготовить к Пленуму материалы о взаимоотношениях РСФСР с национальными республиками.

Проект, представленный Сталиным, предлагал: единым Совет­ским государством станет РСФСР, а УССР, БССР и Закавказская федерация войдут в него на правах автономий. 25 сентября мате­риалы комиссии были направлены Ленину. 26 сентября он беседо­вал по этому вопросу со Сталиным, а позже принял ряд представи­телей Закавказья.

Грузия желала войти в состав Союза не в составе Закавказских республик, а на правах федерации. Урегулировать разногласия, воз­никшие между Центром и руководством Грузии, Политбюро по­ручило Серго Орджоникидзе. Однако грузинская оппозиция про­явила несогласие с позицией руководителя краевого комитета, де­монстрируя несдержанность. Ленин узнал об этом и еще в письме от 21 октября 1922 года высказал недовольство действиями сто­ронников Мдивани, допускавшими «брань против Орджоникидзе».

Проблема была непростой, и страсти накалились. Горячие «гру­зинские парни» не церемонились в выборе выражений и аргумен­тов. Во время острого спора вокруг этого вопроса в Тбилиси, на квартире Орджоникидзе, один из местных уклонистов, некий Кохабидзе, бросил своему оппоненту лживое обвинение в коррупции. Не сдержавшись, Серго нанес обидчику пощечину. Орджоникидзе

можно понять: для этого кристально честного и неподкупного че­ловека такое обвинение являлось оскорблением.

Чтобы «подогреть» ситуацию, сторонники Мдивани обрати­лись с жалобой на Орджоникидзе в ЦК РКП(б). Для ее проверки 25 ноября Политбюро приняло решение направить в Грузию ко­миссию во главе с Дзержинским. Дзержинский поддержал пози­цию Орджоникидзе.

Между тем слух об этом инциденте дошел до Ленина. По воз­вращении Дзержинского 12 декабря он имел с ним продолжи­тельную беседу, и, не удовлетворенный выводами, Ленин вновь на­правил Ф.Э. Дзержинского и начальника ГПУ в Грузию для нового расследования происшествия.

Пожалуй, этот конфликт, даже помноженный на южную тем­пераментность, не стоил выеденного яйца. Но, лишенный из-за бо­лезни возможности работать, Ленин чересчур остро и близко к сердцу воспринял «грузинский вопрос». Он назвал поступок Орд­жоникидзе возмутительным, а поскольку Дзержинский и в этот раз защищал темпераментного коллегу, то Ленин к «нарушите-

лям» причислил и его, усмотрев в действиях сторонников Центра русский «великодержавный шовинизм».

Конечно, конфликт не стоил растрачиваемых на его рассмотре­ние «свеч», но оторванного от живой работы, больного Ленина он волновал. Его бодрствующий и требующий эмоциональной пищи мозг заставлял снова и снова возвращаться к этой теме.

Впрочем, еще в начале лета он жаловался в письме к Сталину: «Т. Сталин! Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оста­вить без опровержения... Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и компетентных разговоров. Вы поймете это и ду­рака немецкого профессора и К° отошьете. О Пленуме ЦК непре­менно приезжайте рассказать».

Теперь пустоту отсутствия «компетентных разговоров» для Ле­нина заполнил «грузинский вопрос». И в продиктованном письме к ЦК он высказал сомнения: приняты ли достаточные меры, «что­бы действительно защитить инородцев от истинно русского дер­жиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли, хотя должны бы­ли принять. Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и административное увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма».

Конечно, Ленин недооценивал проблему, а то, что он назвал гру­зина Орджоникидзе и поляка Дзержинского «русскими держи­мордами», было очевидным полемическим перегибом. Как и то, что среди мер, которые, по его мнению, следовало принять, Ленин указал:

«Нужно примерно наказать тов. Орджоникидзе (говорю это с тем большим сожалением потому, что лично принадлежу к числу его друзей...). Политически ответственным за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, ко­нечно, Сталина и Дзержинского...»

Но «дурак» — немецкий профессор Ферстер был прав, ограж­дая больного от возбуждающей его психику информации. Под влиянием эмоционального раздражения 16 декабря у Ленина на­чалось обострение болезни.

Отрезанный от внешнего мира, пребывающий в бездействии Ле­нин становился восприимчив к любым слухам и наветам. И общав­шиеся с ним люди порой невольно становились источником болез­ненной ленинской реакции на доходившую до него информацию.

Впрочем, уже сами участники событий понимали, что в статье «К вопросу о национальностях или об автономии» Ленин «был не прав по отношению к Сталину». В составе комиссии по проверке