Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918
Шрифт:
К тому же через год мне принимать толпы людей из русской эмиграции, так что шевелится нужно уже сейчас. Концлагеря для перемещенных в Галлиполи (Турция) или в Бизерте (Тунис) меня не устраивают. Там будет творится полная задница. Да и позже будет не лучше, люди без документов окажутся никому не нужны. Генералы, полковники, члены Свиты и прочие блестящие вельможи будут работать таксистами (редкие везунчики!), поварами, жиголо, разводить кур, набивать папиросы табаком, сколачивать гробы и гнать самогон на продажу. Конечно, не все люди мне нужны, пораженные деникинщиной головного мозга уже пропащие особи, но кое-кому помочь вполне можно и даже нужно. Будем отбирать.
В революцию и последовавшее за этой трагедией время Россия потеряла
Вот мне и надо готовится к "большому исходу". Надо прощупывать возможности создания парагвайской общины. А это почитай задний двор США, там без их разрешения никто и не почешется. Значит, мне нужна американская фирма в качестве прикрытия.
За десять дней до католического Рождества, через Францию, я двинулся в Штаты. Чтобы деньги не мотать купил на нашу дружную компанию: я, учитель немецкого, семья инженера и Ефим, всем билеты на пароход в каюты второго класса. Лишняя копейка — она и миллиардерщику не помеха. В общем, я, конечно, догадывался, что второй класс 1918 года отличается от второго класса века двадцать первого, но не насколько же! Одна каюта метров этак восьми, с двухъярусными койками на всех шестерых разнополых пассажиров, отсутствие иллюминатора и плохо работающая вентиляция. Ах да, ещё и непреходящая классика — сортир в конце коридора, постоянно занятый, засоренный и отчаянно воняющий — до рези в глазах! А плыть дней двадцать! И находиться в такой вот душегубке почти круглосуточно, особой радости мне, как миллионеру, не прибавляло.
Прогулки лимитированные, один раз в сутки ровно на час, по сигналу палубного матроса, — включая подъём на палубу и спуск, так что в действительности дышим свежим воздухом всего минут сорок пять, от силы сорок. Любоваться особо не чем, зимний океан — тёмный, серый, холодный и злобный. В другое время появляться на палубе нельзя, да и по трюму шастать запрещено. Сиди в каюте!
Оно и понятно — толкающийся по судну народ прибавит неразберихи и осложнит работу матросам. Да и народ среди пассажиров встречается всякий, чего уж там… Откровенных уголовников нет, но принцип тащить всё, что не приколочено гвоздями, в обитателей бедных кварталов вбивается с детства… Вентиляция справляется плохо, но душ на "Титане" имеется, чем матросы гордятся не на шутку, да и пассажирам принимать его не возбраняется — аж по целому разу в неделю! А договоришься, так и два! Правда, питание совсем неплохое… Возможно потому, что большинство пассажиров жестоко страдало от морской болезни и нам больше доставалось.
Состояньице у меня приличное, но… хочется побольше, чего уж там. Вроде бы и немало средств, а стоит купить дом, да автомобиль, да обзавестись хотя бы приходящей прислугой… и на жизнь останется не так уж и много. С учётом налогов, страховок, неизбежных в будущем детей и возможных проблем, хотелось бы приумножить капиталец. Тем более, что и возможность есть. Я мужчина не жадный и не жлоб, но чтобы жить так, как я привык в двадцать первом веке, нужно много денег. И они у меня будут.
С гражданством я успел оформиться за две недели. Чай инвестору-миллионеру все двери открыты. Теперь я по паспорту мистер Джон Полак. Инженера Савельева сумел засунуть за деньги и рекомендации на стажировки в две горнодобывающие
Не могу ни передать свои грустные размышления в тот момент, когда я впервые в этом мире спускался по движущейся лестнице эскалатора на вокзале Пенсильвания в Нью-Йорке. Всем было в конце 19 века понятно, что быстро развивающиеся Россия и США — основные фавориты 20 века в борьбе за мировое первенство. Начинали приблизительно с одинаковых стартовых позиций, даже Российская империя была немного впереди. Но честной конкуренции не получилось. Как там говорил основоположник Энгельс, дергая ножками в нетерпении: «У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться варварскому игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы — Россию!» И вот в России, как на грех прошло сразу 3 революции и что же? Она надолго выбыла из гонки!
Здесь, на вокзале, я не встретил несчастных мужичков с котомками и чайниками в очереди за билетом, как это было у нас, когда мы начинали строить в Советской России "фундамент социализма". Не было здесь голодной толпы тружеников земли, одетых в лохмотья, униженных страхом и нищетой, бегущих, Бог знает куда, от родной земли, как это было у нас в стране, когда "фундамент социализма" уже был успешно построен. Я не нашел здесь уже привычного зала ожидания третьего класса, для черни, со смердящим запахом разложения, со спящими вповалку на холодном каменном полу едва одетыми людьми, как это было у нас, когда мы вступали в "бесклассовое общество".
Странно и неловко было мне подойти к билетной кассе, где не надо
выстраиваться в затылок, и чисто одетая девица, приветливо улыбаясь, поблагодарила меня за купленный билет. Я даже подумал тогда, что она надо мной смеется.
Никем не обруганный, без угрызения совести, без всяких связей и знакомств, я не протиснулся в вагон, как карманный вор, а свободно и с почетом был пропущен к своему мягкому креслу. Не надо было теснится в толпе, прижатой как сельди в банке, или же лезть под лавку на холодный пол. В вагоне никто из ярых сторонников построения социализма в одной стране, и тем более во многих странах, не ругался за лучшее место и никто не готовился с чайником в руках к битве за кипяток.
Вот поезд прошел туннель, показал нам пригороды и предместья, и
вырвался наконец из Нью-Йорка в провинцию, где меньше огней, ниже дома, тише жизнь, но во всем разумный порядок и разумный покой. Из окна вагона я еще не мог увидеть тогда жизни людей, населяющих эти, во всем схожие между собой, дома с безукоризненными постелями наверху и дремлющими гостиными внизу, с чистыми кухнями, напоминающими лабораторию ученого, с подвалами, заставленными аппаратами и машинами, которые охлаждают, нагревают, освещают каждый дом, как бы ни был он беден, и где за водой никто не бегает к колодцу.
Но я увидел тогда лишь только светящиеся города, прилегающие близко и тесно один к другому, от чего казалось, что повсюду горит земля, и благодаря этому свету сама земля становилась веселей, радостней; она говорила, что все живет! Сюда не приезжают из города бригады бездельников на охоту за людьми, которые всегда в чем-нибудь виноваты перед Советской властью. Только Донской оазис у нас еще напоминает чем-то эти порядки, но скоро и его захлестнет грязевой сель и все превратится в зловонное Советское болото.