Борьба на юге
Шрифт:
С замиранием сердца, словно завороженный, слушал я эти жуткие разговоры, будучи не в состоянии понять, как могли до такой степени пасть люди, потерять все человеческое и обратиться в каких-то кровожадных диких зверей. Мне казалось, что все низменное, пошлое и злобное, до поры до времени таилось где-то в этих существах с человеческим обликом, но что теперь что-то прорвалось как нарыв и вся гнусность вылилась наружу.
С каким животным наслаждением смаковали они каждую мелочь, всякую деталь, которую они заметили в предсмертных муках своих жертв. Их преступление не было простым действием, совершенным человеком под известным аффектом, в момент
Было далеко за полночь, когда, пресытившись кровавыми рассказами, эти люди-звери прекратили постепенно разговор, и вскоре воздух огласился их сильным храпом, напоминавшим звериный концерт. Спать я не мог. Мне хотелось найти разгадку, как могли эта люди, по виду бывшие солдаты, обычно миролюбивые и флегматичные, в короткий срок словно переродиться, потерять всякое чувство жалости и человеколюбия и стать бесконечно жестокими и мстительными.
Законы, цивилизация, совесть, стыд — все, казалось мне, провалилось в пропасть. Вот эти скоты, размышлял я, несколько часов тому назад, нагло издевались над несчастными людьми и теперь безнаказанно хвастаются своим злодеянием, и никто не протестует, никто не порицает их поступка, наоборот, в глазах всех они герои.
Занятый этими грустными мыслями, я не заметил, как прошла ночь, и около 5 часов утра в теплушке опять все зашевелилось. Приближались к Царицыну. Начались сборы. Каждый был занят своим делом. Одни спешили поесть, другие связывали свои мешки и пересчитывали деньги. Разговор сначала не клеился. Но затем, то один, то другой начали высказывать недовольство и новыми существующими порядками и скоро разговор опять принял общий характер. Все теперь уже открыто критиковали большевистскую власть. Ага, не осознали пока они еще своего счастья!
Я не верил своим ушам, когда главный оратор, еще вчера проклинавший все старое и восхвалявший революцию и советы, начал говорить:
— Да што таить, товарищи, при Царе, правду сказать, если и сделал что не так, так жандарм дал тебе в морду и конец, а теперь поди свой же брат тебя берет на мушку, сволочь. И за што? Говорили, что из Москвы приказано с "мешочниками" расправляться на месте, значит к стенке. Им-то, душегубам, хорошо, буржуев обобрали и живут в сласть, а ты тут с голоду подыхай. Не житье настало, а каторга. А за что преследуют? Кому мы мешаем? Там — сахар, а тут мука, ну мы и торгуем. Надысь меня красногвардеец хотел арестовать, — едва утек. Забыли с…… что без нас — фронтовиков, они бы революцию не сделали, их, как и в пятом году одни казаки разогнали бы, а теперь они же своего брата преследуют и как что не по ихнему, — сейчас же на мушку. Ежели так, то уж лучше пусть будет по старому, — закончил он свой печальный вывод.
Теперь у меня не оставалось сомнения, что мы ехали с бандой "мешочников" — спекулянтов, занимавшихся запрещенной новой властью (в результате государственной монополии на продукты питания), перевозкой товаров из одной местности в другую. Вероятно, в Царицыне их преследовали, — вот почему они, когда дело коснулось их шкурного вопроса, позабыв свои вчерашние разговоры, дружно обрушились с критикой и на советскую власть и на современные порядки.
Тут надо пояснить, что еще летом прошлого года Ленин, размышляя о будущем обустройстве Советского государства, разразился программной статьей "Удержат ли большевики власть". Там
Все граждане нового государства "рабочих и крестьян" должны были работать, где им укажут большевики, и получать за это свою пайку. Буржуйские профессии (к примеру, не "пролетарские художники") — никакой пайки не предусматривали и их представители должны были просто умереть с голоду. Сейчас эта система заработала в полную силу. Так, у крестьян отбирались, к примеру, яйца за бесплатно или из расчета 10 копеек за десяток. Рабочим и служащим эти же яйца выдавались в пайке в счет заработной платы из расчета уже 10 рублей за десяток.
А на рынке эти яйца уже стоили 30 рублей за десяток. Сами крестьяне эти яйца не могли продать на рынке из-за отсутствия "излишков" и транспорта. Ловкость рук и никакого обмана! Естественно, в эту отлаженную "вкусную" систему стали тут же стихийно вклиниваться конкуренты "мешочники" и работать параллельно, обслуживая те категории граждан, которые должны были в новых условиях просто сдохнуть с голода. Но этим они прямо подрывали устои молодого Советского государства и потому все "мешочники" подлежали безжалостному уничтожению. Нечего, все равно эти спекулянты советскую власть загрызут, правда, лет через восемьдесят.
Издали показался Царицын и наш поезд замедлил ход. Суетясь и трусливо волнуясь "мешочники" один за другим начали выпрыгивать из теплушки, послав еще раз последнее проклятие большевикам и их суровым нововведениям. В свою очередь, с вещами соскочили и мы и очутились, примерно в полукилометре от городской черты. Разбившись на группы, спекулянты огородами и садами двинулись в направлении Царицына.
Считая, что они уже люди бывалые и, наверное, знают все здешние порядки, мы на приличном расстоянии следовали за одной компанией, в которой находился и вчерашний герой и главный коновод-преступник.
После недолгой ходьбы разными пустошами и закоулками, мы очутились перед главным входом Царицынского вокзала.
Тут уже сразу можно было определить, что Царицын является не только крупным опорным пунктом Советской власти, но также и рассадником большевистских идей на всем Поволжье. Именно здесь находится сверхразум зергов и клингонов на Юге.
Проходящие по улицам воинские команды, состоящие из солдат или из красногвардейцев с красными знаменами и плакатами, такие же огромные флаги на главных зданиях, многочисленные приказы на стенах и заборах большевистского Главнокомандующего и военно-революционного комитета, какие по пути мы успели прочитать, наконец наличие вооруженных воинских чинов у входа на вокзал, стоявших на подобие часовых, — все это говорило за то, что здесь большевики безусловно прочные хозяева положения.
Выбрав подходящий момент, мы незаметно проскользнули на станцию.
Платформа и вокзал представляли сплошную массу лежавших и стоявших плотной стенкой человеческих тел. Тысячи людей, как муравьи, копошились здесь в невероятной грязи и тесноте, шумя, суетясь, крича, толкаясь и оглашая воздух непристойными ругательствами. Зал 1-го класса "товарищи" уже загадили до неузнаваемости. Местами обшивка с мебели была сорвана, и диван зиял своими внутренностями. Всюду валялись груды грязных мешков, корзин и каких-то свертков.