Борьба за мир
Шрифт:
Александров на это еле-еле заметно улыбнулся, а Николай Кораблев возмущенно задрожал.
«А не подменил ли кто его? Да ведь он был рад, что рабочие накормлены, что они побороли буран. Лучшее чувство пакостит! Страшно!» — И Николай Кораблев даже зажмурился, чтобы не видеть того, что происходило, а когда открыл глаза, ему вдруг стало невыносимо тоскливо и скучно и все члены комиссии, в том числе и Александров, показались людьми пустыми и бездельниками. Он хотел было сказать, что ему некогда выслушивать тут всю эту дребедень, хотел подняться и уйти, но в эту минуту Макар Рукавишников неожиданно начал топить
— Я работаю, — закричал он со слезой в голосе. — Ночи не сплю. Я сам вместе с рабочими таскал станки. Я сам…
Лукин удивленно перебил:
— Сам? Станки?
Макар Рукавишников, обрадованный, что нашел союзника, весь качнулся к Лукину и с еще большей слезой произнес:
— Да. До сих пор плечи зудят.
Лукин все так же удивленно и сочувственно:
— Это же понять надо, товарищи… директор вместе с рабочими таскает станки. Да ведь за это надо медалью награждать.
Все притихли, а Лукин, чуть подождав, неожиданно добавил:
— Пуда на три весом… и на одной стороне выбить: «За глупость», а на другой — «Носи, дурак».
В кабинете стояла минутная тишина… и вдруг все грохнули таким хохотом, что кот выскочил из кадки и заметался во все стороны, будто кто его колотил веником.
А когда хохот смолк, поднялся с дивана Александров. Он разгладил на голове взъерошенные, непослушные седоватые волосы, которые и после этого так и остались взъерошенными.
— Есть правило, закон — строители завода не имеют права вмешиваться в заводские дела, — заговорил он тихо, но все его услышали. — Строители контролируются заводом, а не наоборот.
— Вот именно. Вот именно, — обрадованно воскликнул Макар Рукавишников и победоносно посмотрел на всех.
— Но, — Александров еле заметно улыбнулся, — но мы так воспитаны: если идешь по заводскому двору и видишь брошенную деталь, то непременно ее поднимешь… хотя это и не твоя прямая обязанность. А тут… брошен целый завод. — Он глянул на перепуганного Рукавишникова и заторопился: — У меня еще нет достаточных данных, чтобы судить о вашей работе. Меня только удивляет, почему программа не выполняется — то ли в самом деле вам кто-то мешает, то ли вы сами себе мешаете, — и с этими словами он неожиданно всем поклонился и пошел к выходу.
Увалов пробудился, перестав жевать серку, кинулся за Александровым, за ним кинулся и Едренкин. Приперев у двери Александрова, они что-то горячо начали нашептывать ему, кидая косые взгляды на Николая Кораблева. Выслушав, Александров неприязненно отмахнулся от них и, подхватив под руку Николая Кораблева, выходя с ним из кабинета, тихо проговорил:
— Людей сейчас мало, Николай Степанович. Вы ведь на его место не пойдете?
— Нет, — решительно ответил тот.
— Ну, вот видите… До войны мы бились над кадрами, а теперь фронт. Сколько туда ушло лучших людей! Кстати, Сосновский остается тут, на заводе, как уполномоченный наркома для выправления линии Рукавишникова.
— Да, да, — углубляясь все дальше на строительную площадку, говорил инженер Александров. — И вы, Николай Степанович, помогите уж нам. — И, болезненно улыбаясь, он обратился к Ивану Ивановичу: — Вас я тоже знаю. И по батюшке вашему — знатоку богатств Урала, и по вашей работе, — проговорил он так, будто чем оделил
Николай Кораблев, у которого все больше нарастало неприязненное чувство к Александрову и за его тон говорить «от власти» и за его манеру прихрамывать на обе ноги (Кораблев не знал, что у Александрова ревматизм), зло сказал:
— Чепуха это — нет людей. Плохо вы там ищете, в наркомате. Ну, нам надо на монтаж электростанции, — он чуть подумал и из вежливости пригласил Александрова: — Не хотите ли пройтись с нами?
Тот пожался, но глаза у него тут же вспыхнули.
— Я ведь не видел еще вашей стройки. С удовольствием! А вот и Едренкин.
Едренкин выскочил откуда-то из-за угла, держа в руках блокнот в сафьяновом переплете.
— Мучительно! Честное слово, мучительно! — заговорил он, поеживаясь не то от холода, не то от волнения.
— А в чем дело? — не останавливаясь и не глядя на него, спросил Николай Кораблев, думая: «Вот еще один! Галки! Прилетят, поболтают и улетят».
— Наркоматовская газета поручила мне написать о вашем строительстве… мне не хочется обижать вас… но в то же время я не могу покривить душой, в конце концов совестью журналиста.
— Мы готовы вас выслушать, — сдержанно-спокойно сказал Николай Кораблев.
— Тишина-а-а. Это не строительство, а какая-то вата, — оскорбительно произнес Едренкин, мигая выпуклыми глазами. — Где у вас тут энтузиазм? Где подъем? Где?
Иван Иванович, разъяренный, кинулся к Едренкину.
Николай Кораблев преградил ему путь, успокаивая:
— Что вы, Иван Иванович?
Но Иван Иванович уже прорвался.
— Пустую ему бочку надо: гремит, грохочет. Вот прискачет такой и давай чирикать. Черт знает что!
И в самом деле казалось, что на строительной площадке вовсе никакой работы не ведется: редко были видны люди, подводы; только по шоссейным дорогам, пересекающим всю площадку, то и дело мчались грузовые машины, везя цементированные балки, переплеты, карнизы цехов, кирпич, камень, цемент, железо. Везут, казалось, неизвестно куда и зачем. Одним словом, неопытный человек так бы и подумал, что тут строительство законсервировано, и никак не поверил бы, что на этом строительстве в этот час работало больше десяти тысяч человек.
Но инженер Александров внимательно смотрел на строительную площадку, и лицо у него постепенно разглаживалось. Даже по мелким деталям он видел порядок на строительстве. То, что нигде не валялись лишние доски, бревна, кирпичи, то, что не было той суетни, какая обычно бывает на крупных стройках, то, что по шоссейным дорогам то и дело мчатся со строительными материалами грузовики, — все это говорило инженеру Александрову о хорошо налаженной машине, которая работает без шума, но четко и уверенно. Инженер Александров понимал, что где-то на стороне готовятся балки, переплеты крыш, окна, боковые стены для цехов. Все это привозится сюда на грузовиках и тут собирается. Собирается, как часы, из деталей. Вон нарыты ямы для столбов. И тут же около ям лежат цементные балки, переплеты для крыш, стенки, рамы. Это цех в лежачем положении. Пройдет несколько дней — и цех «поднимется на ноги». Все это видел инженер Александров. Обняв одной рукой Ивана Ивановича, другой Николая Кораблева, он чуточку притянул их обоих к себе и успокаивающе заговорил: