Борис Годунов

Боханов Александр Николаевич

История — великая загадка. Как неожиданно, как непостижимо и неотвратимо дела минувшего вдруг оживают, актуализируются через десятилетия и века. Конечно, то, что называется «укладом жизни», то, что именуется «человеческой повседневностью», никогда и никуда не возвращаются. Но узловые общественные проблемы, противостояния, национальные и государственные смыслы вдруг оживают через эпохи. В этом отношении драматургия Русской истории конца XVI — начала XVII века звучит необычайно злободневно.

Один из Отцов Церкви и родоначальник христианской философии истории (историософии) Блаженный Августин (354–430) в своей «Исповеди» заключал: «Совершенно ясно одно:

ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трёх времен, прошедшего, настоящего и будущего. Правильней бы, пожалуй, говорить так: есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего — это память; настоящее настоящего — его непосредственное созерцание; настоящее будущего — его ожидание »^^^.

Формула Августина вполне соответствует и современным научным представлениям. «История ничему не может нас научить, — заключает специалист в области семиотических исследований, — исторический опыт не есть нечто абсолютное и объективно данное, он меняется со временем и выступает, в сущности, как производное от настоящего »'*^^ Познавательный импульс — «настоящее прошедшего», актуализирующий давние исторические события, — придаёт им значимость и востребованность через годы, века и тысячелетия.

Чем значим для нас, людей, живущих в XXI веке, отрезок Отечественной истории четырёхсотлетней давности? Может ли та давняя эпоха быть актуально-познавательной, но главное — назидательной для поколения Интернета? Ведь, по расхожему мнению, ушедшее время — это кладезь историй забавных и трагических, но в равной степени невозвратно прошедших. Всё это — «лавка старьёвщика», предметы которой интересны только любителям старины. Но так может казаться только поверхностному уму.

Антураж времени, конечно же, меняется, порой до неузнаваемости, но суть нравственных проблем и дилемм человеческих остаётся всегда одной и той же. Что есть добро и зло, как соотносятся личное и общественное благо? Что есть счастье и какой ценой его можно добиться? Где тот предел, который нельзя переступать, чтобы не потерять звания человеческого? Где и как отыскать цель, но главное — смысл жизни? Может ли таковой «смысл» находиться за пределами овеществлённого мира и существует ли вообще подобный мир? Что значит Родина и каковы те жертвы, которые обязан по зову сердца приносить гражданин для её сохранения и защиты?

Обозначенные вопросы если и возникают, то преимущественно в нерелигиозной, секулярной среде, у людей, не чувствующих и не понимающих, что наряду с миром физическим, наличествует и мир метафизический, существующий по своим сверхрациональным установкам и импульсам. Христоцентричное сознание давным-давно всё это постигло и объяснило, так как опиралось в своих размышлениях, суждениях и оценках на признание Абсолюта. Истина — Одна. Она — вечна, неизменна и неизъяснима — Иисус Христос. Потому нравственность отдельного человека и целых сообществ оценивается православной христологией только с той точки зрения, в какой мере они приближались или удалялись в своей деятельности, в своих поступках и намерениях от Абсолютного Эталона.

Если воспринимать личность Бориса Годунова в данной системе мировоззренческих координат, то она неизбежно предстанет в светлых тонах, так как лишится налёта давних текущих пристрастий и черной ретуши современников и последующих описателей событий.

Что, собственно, «вменяют в вину» Борису Годунову уже более четырёхсот

лет? На бесконечном «суде истории» Третьему Царю неизменно «предъявляют» два «главных эпизода»: убийство Царевича Дмитрия и преследование своих оппонентов и противников, в первую очередь бояр Романовых.

В случае с Дмитрием Иоанновичем обвинители так и не смогли предъявить ни одного свидетельства, ни единого документа, сколько-нибудь надёжно удостоверяющего, хотя бы косвенно, причастность Бориса Годунова к происшествию в Угличе. Существуют категорические утверждения и трагические картины-описания, но это всего лишь — человеческие домысли, которые никак не могут стать подлинным фактом.

Во втором случае — мотивация «акции » так неопределённа, а само «дело» так запутано и невнятно, что выносить категорические суждения просто не представляется возможным. К тому же необходимо принимать в расчёт, что Годунов жил и правил по законам своего времени, когда преследование личных явных и тайных недоброжелателей являлось непременным инструментом политической практики коронованных особ всех стран и народов. В этом отношении Годунов никоим образом не представлял какой-то исключительный пример. Если правление его и являлось уникальным, то только в том смысле, что никто из врагов и злопыхателей Миропомазанника не был лишён жизни по его приказу.

Если же убрать указанные пункты «обвинения», то Борис Годунов окажется значительной исторической личностью, что называется «денно и нощно» радевшей о Русской Земле, об Отечестве, после воцарения ставшем для него родовой «отчиной». И восстание, восстание словом и делом, против Третьего Царя явилось национально-духовной катастрофой, оказалось мятежом против России.

Говоря о другой катастрофе — свержении в 1917 году монархической системы, замечательный русский мыслитель В. В. Розанов (1856–1919) в 1918 году поставил точный диагноз: «Мы умирает от единственной и основной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся», а значит, «пришло время смерти.

Подобное «время смерти» наступило и в начале XVII века. И началось оно с того момента, когда в сознании людей произошло разделение клятв перед Лицом Божиим на «нетвердые» и «истинные». Царь оказался, по мнению немалого числа людей, «плохим », а стало быть, ему можно было изменять в угоду своим мелким желаниям, эгоистическим хотениям и сиюминутным страстишкам.

Виновными в крушении Русского Царства в эпоху Смуты так или иначе, но оказались все. С нелицеприятной откровенностью говорил о том участник и очевидец событий дьяк Иван Тимофеев:

«Поищем у себя и все усердно постараемся, прежде всего, уяснить то, за какие грехи, не бессловесного ли ради молчания наказана наша земля, славе которой многие славные злобно завидовали, так как много лет она явно изобиловала всякими благами; ибо согрешили (все) от головы и до ног, от великих до малых, т. е. от святителя и царя, от иноков и святых. И если кто захочет (описать) по порядку все злодеяния — как эти, так и те, которые могли разжечь против нее неизменное Божие определение, — поставлен будет в затруднение, — какое из них могло раньше других возбудить ярость гнева у Судии: от одного ли какого-то неистового греха, как от многоголового змея, могущего своею тяжестью заполнить место всех зол, или от всех зол в совокупности, собранных в одно место, произошло все наше наказание? И если кто и начнет по именам их (злодеяния) исчислять или прочитывать и прочее, то, обессилев, бросит писательскую трость, не перечисливши по порядку всего множества злодеяний »'’^\.