Борис Парамонов на радио «Свобода»-2009
Шрифт:
Искусство — или то, что сейчас этим называется, — было поставлено на конвейер. Если у вас хватит терпения в течение какого-то времени следить за масскультом, вы заметите, что «звезды» в нем появляются даже не в месячном, а в недельном интервале. Вот главная черта масскульта: его много — и не в смысле репродуцирования и рыночного сбыта, но и в смысле производства. Машинное, тем более конвейерное производство дешевле ручного, штучного труда, и производительность его превышает все возможности человека-одиночки, будь даже этот одиночка Шекспиром.
К машинной метафоре присоединяется биологическая: все эти «звезды» исчезают так же быстро, как появляются, это мыльные пузыри. Тем более интересно,
Майкл Джексон был именно таков, он держался в поле внимания с одиннадцати лет до самой смерти. И это случилось потому, что в нем нашла предельное выражение машинная логика. Это был не артист и даже не человек, а робот. Главное в нем был не голос — крошечный и писклявый, а движение тела, и это было машинное, угловатое, резкое движение. Это назвали «лунной походкой». И действительно, при взгляде на него вспоминается когда-то прогремевшая машинка — луноход.
Бесконечно важно и другое. Майкл Джексон был существом, созданным не столько в биологическом порядке, сколько сконструированным средствами науки и техники. В нем всё было сделанным — от цвета кожи до носа (сделанного неудачно). Темное, инстинктивное сознание собственной искусственности заставляло его жить в добровольно налагаемой на себя изоляции — от марлевых повязок на лице до (по слухам) спанья в барокамере. Дети его тоже, вне всякого сомнения, создавались методом искусственного осеменения. Майкл Джексон был не человеком, а куклой — вроде той поющей и танцующей куклы, которую принимали за живую в новелле Гофмана «Песочный человек».
Значение Майкла Джексона в культурной символике человечества огромно. В процессе индустриальной и постиндустриальной цивилизации люди всё более отдаляются от органических ритмов бытия, переселяются в техногенные сферы. Колоссальный качественный скачок в истории человечества — отделение секса от его производительной, детородной функции. Человечество делается виртуальным. Скоро оно сможет размножаться клонированием. Предтечей этой будущей, идущей, наступающей на горло эры стал Майкл Джексон.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/1765291.html
Ave, Caesar! Morituri te salutant!
В газете «Нью-Йоркс Таймс» от 13 июня — сообщение с Западного побережья, на котором, как известно, располагаются главные центры американской киноиндустрии, Голливуда. Впрочем, то, о чем говорится в этой заметке, — не совсем Голливуд, но предприятия, если это слово сюда подходит, смежные. Делают то же кино, располагаются на северо-западе лосанжелесского даун-тауна, и место это звучит вроде как по-голливудски: Сан-Фернандо Вэлли (то есть долина). «Мамочкина аллея», как говорили мопассановские молодожены из романа «Жизнь», где они давали различные забавные имена укромным местечкам в своих молодых телах (оргазм назывался «Дорога в Дамаск»). Короче говоря, в этой самой аллее, будь она мамочкина, а хоть и папочкина, располагаются центр и производственные мощности американской кинопорноиндустрии. Это структура не объединенная, а скорее некий конгломерат, состоящий из 200 производственных компаний, в штатах которых занято 1500 не актеров, а как называет их газета — исполнителей, «перформеров». Общий доход этих лавок — 13 миллиардов долларов в год. Бизнес этот достаточно давний (когда я тридцать лет назад приехал в Америку, он уже процветал) и, как можно понять, пользующийся всяческой легальностью, а коли делает большие деньги — то и уважением американцев.
Так что же случилось сейчас? Почему о солидном бизнесе пишут в тоне тревоги? Кризис, ударивший по порноиндустрии,
Понятно, что различные наблюдающие органы, прежде всего медицинские, давно уже бьют тревогу и предлагают меры. Мера радикальная, собственно, одна — презерватив. Но тут вступают в силу возражения эстетического порядка: чистота жанра требует стопроцентной голизны участников действа. Порно с презервативом — это уже не порно, а кружок сексуального образования для граждан свыше семидесяти лет.
Исполнители пока не бунтуют, но предаются грустным размышлениям. Что же делать, если профессия такая. У каждой работы имеются свои риски, например, у полицейских и пожарных, не говоря уже о военнослужащих. Отважные работники секса идут в бой, так сказать, с открытым забралом. Я глубоко уважаю всякий профессионализм, в том числе и этот — работу бойцов невидимого фронта. Впрочем, это устарело: как раз видимого, коли это пошло в кино и вообще в поле зрелищ. А на людях, говорят, и смерть красна. Тем более, что смерти-то как раз и не видно, а на экране — победные жезлы победителей.
В сущности, порноиндустрия — это мягкий, смягченный веками цивилизации институт гладиаторства. И эта параллель кажется сейчас особенно уместной, когда гладиатор может уйти с арены если не убитым, то сильно подорвавшим здоровье.
Будем уповать на мощь американской медицины и на конечную победу над злой болезнью.
Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/1756386.html
Борис Слуцкий: из элегиков в трагики
В мае исполнилось 90 лет со дня рождения Бориса Слуцкого. Нельзя сказать, что был этот юбилей как-то серьезно отмечен.
Это и понятно.
Наше время характеризуется упадком интереса к поэзии, причем процесс этот всемирный, связанный с возникновением массового
При всеобщей утрате интереса к поэзии поэтов сейчас много, и хороших поэтов общества и массовой культуры. Теперь этот процесс дошел и до России, в которой всегда был громадный интерес к поэзии — к этому высокому, если хотите, элитарному искусству. Правда, в России имело место особое явление — сама поэзия была сделана масскультом. Такой масскультовский поэт — Евтушенко. Конечно, он человек поэтически одаренный, но главное в нем то, что он поп-звезда. Он и несколько других, выступив в литературе одновременно со Слуцким, его заслонили, потому что Слуцкий при всей своей кажущейся, даже подчеркнутой простоте — поэт элитарный, я бы сказал — поэт для эстетов. Но а сегодня в России совсем уж парадоксальная возникла ситуации: при всеобщей утрате интереса к поэзии поэтов сейчас много, и хороших поэтов, поэтическая культура чрезвычайно повысилась.
Вот такие парадоксы и надо иметь в виду, говоря сегодня о Слуцком.
Я бы назвал Слуцкого если не лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи, то последним советским поэтом. Дело в том, что советская эпоха как раз на Слуцком и кончилась. Говоря точнее, она кончилась на войне. Война с Гитлером была уже не советским эпизодом в новейшей русской истории, это уже чисто отечественное явление, недаром войну назвали, и правильно, Великой Отечественной. Она выпадает из контекста советской идеологии, из коммунистического мифа. Это очень сложно и очень интересно отразилось на Слуцком. Он вошел в поэзию в эпоху «оттепели», сразу после смерти Сталина.