Бородавки святого Джона
Шрифт:
– Интересно, – выдавил он из себя наконец. – Это ваши постоянные занятия… – он запнулся, не умея выразить мысль. Голова кружилась от алкоголя и услышанного, в ушах стоял противный звон.
Федор понял.
– Как правило, – ответил он с готовностью. – Сегодня мы, например, рассуждали об идеальном убийстве. Интерес человечества к идеальному убийству можно сравнить по популярности с интересом к правилу рулетки. И то и другое из области фантастики, но порассуждать забавно.
– А разве не бывает идеального убийства? – спросил Савелий.
– А что такое «идеальное
– Когда нет следов, то есть улик.
– Следы всегда есть, – назидательно сказал Федор. – Всегда. Нужно только оглянуться вокруг. Нет другого: терпения, осторожности, опыта, чтобы не принять очевидные факты за истину. Возможно, времени. Вы согласны, Андрей?
Он смотрел на него выжидающе, без улыбки, внимательными темными глазами. Со значением смотрел, как показалось Андрею.
«Прекрати истерику! – приказал он себе, сжимая кулаки, пытаясь унять нараставшие беспокойство и растерянность. – Он ничего о тебе не знает!»
– Честной компании! – раздался резкий пьяный голос у него над ухом, и он вздрогнул. Успел поймать испуганный взгляд Савелия. Обернулся – за его спиной, ернически кланяясь, стоял крутой мэн Речицкий, завсегдатай ресторанов и ночных клубов, тот самый, с кем видели Лерку.
– Здрасьте, – ответил Савелий. Федор промолчал.
– Как жена? – продолжал Речицкий. – Я слышал, у нее проблемы со здоровьем? – Он, стоял, покачиваясь, опирался на спинку стула Андрея, и тот чувствовал его жаркое дыхание у себя на затылке. – Что-нибудь серьезное? Нужна помощь? Мы завсегда-с… готовы! – Он бессмысленно хихикнул.
Андрей, слепой от ярости и стыда – ему казалось, что все знают о романе его жены с этим ничтожеством и пьяницей, не отдавая себе отчета в том, что делает, сгреб рукой ярко-красный галстук бизнесмена и резко дернул вниз. Речицкий, не ожидавший нападения, сложился, как перочинный нож, рухнул физиономией в стол и глухо вскрикнул. Савелий вскочил. Речицкий, поднявшись, утирал окровавленное лицо рукавом пиджака. К их столику уже спешили дружбаны бизнесмена. И завязалась бы драка, и отметелили бы Андрея за милую душу, но Речицкий остановил своих мановением руки.
– Все ребята, ша, – сказал он вполне осмысленно, – порядок. – И, покачиваясь, пошел от их столика, не взглянув на Андрея.
Савелий молчал подавленно. Федор разлил коньяк, пододвинул рюмки Савелию и Андрею.
– За тебя, Андрюша! – сказал Зотов.
Андрей чувствовал себя препогано. Порыв прошел, и он уже не понимал, почему слова Речицкого так его задели. Они выпили. Андрей вдруг почувствовал, как навалилась усталость, тело стало чугунным. Говорить стало не о чем. Настроение было испорчено.
– Извините меня, – сказал он покаянно. – Я не должен был…
– Мы понимаем, – поспешно сказал Савелий. – Я рассказывал Федору о твоей жене… Он говорит, в полицию надо, а я говорю, жива, и – слава богу. Тебе сейчас трудно… мы понимаем…
– Если нужна помощь, – это были первые слова Федора после драки, если случившееся можно назвать дракой. Скорее, вероломным нападением. – Я готов.
Предложение его прозвучало в унисон
…Они расстались на улице. Савелий навязывался проводить Андрея, но тот твердо отказался – драться он больше не собирается. Зотов натужно засмеялся. Федор протянул Андрею клочок салфетки с криво нацарапанным номером телефона.
Андрей шел по улицам вечернего города, не узнавая его. Сияли витрины многочисленных магазинчиков и кафе, проворно шныряли желтые такси, вспыхивали разноцветные огни реклам. Город поменял лицо, а он, Андрей, и не подозревал об этом. Много ли разглядишь из окна машины?
Вечер был мягкий, теплый. Наверное, последний теплый вечер перед долгими холодами. Томительно тянуло дымом далеких костров – жители пригорода готовились к зиме, жгли палые листья и картофельную ботву на огородах. Сколько же он не бродил вот так по городу, подумал Андрей. Лет десять? Пятнадцать? Вдруг ему захотелось, чтобы Валерия была рядом… новая Валерия. Они, не торопясь, шли бы по вечерним улицам, вдали от любопытных глаз, и он рассказывал бы ей… о ней… о них.
– А что, – подумал он, подходя к дому, – почему бы и нет, вот возьму и вытащу ее…
Со скамейки у подъезда навстречу ему поднялась высокая женщина в черной одежде.
– Наконец-то! – сказала она неприятным резким голосом, и Андрей, чертыхнувшись, узнал в ней Венькину жену Киру. – А то я уже заждалась. Поздно гуляете, господин издатель. Что, домой не тянет?
Ее ироническое «господин издатель» всегда безмерно его раздражало. Кира смотрела на него громадными глазами, слабо блестевшими в темноте. Помада на губах казалась черной. Она была похожа на вампира, только что искусавшего жертву и напившегося ее крови. Киру в их компании не любили. За высокомерие, претензии на аристократизм, умение больно уколоть взглядом или словом, за презрение к незатейливым дачным развлечениям. Обычно она уединялась с книгой, не желая принимать в увеселениях участия, если Венька вдруг привозил ее к Андрею на дачу.
– Какого черта она притащилась? – шипела Лерка.
– Сидела бы дома, – подхватывала Стелка. – Балерина недоделанная!
Говорить Кира могла только на одну тему: о балете и о своей в нем роли, увы, несостоявшейся – преждевременное замужество… семья… сами понимаете. Всегда в черном, всегда увешанная массивными серебряными с бирюзой побрякушками, с гладко причесанными черными волосами, тонкая, высокая и злая, Кира казалась живым и страшноватым воплощением стилизованной готики.
«Вот тебя-то мне и не хватало для полного счастья», – подумал Андрей, отступая.
– Здравствуй, Кира.
– Поговорить надо, – приступила она к делу. – Здесь неподалеку есть кафе, пойдем, посидим.
Она не ответила на приветствие, в своем обычном высокомерном хамстве навязывая ему свою волю, и Андрей снова стал заводиться.
– Устал до чертиков, говори здесь, что у тебя? – Получилось грубо.
– Как хочешь, – процедила Кира сквозь зубы. – Пошли на свет! Вот! – Она протянула ему большой конверт. Андрей взял, вопросительно взглянув на нее. – Открой! – приказала Кира.