Бородавки святого Джона
Шрифт:
– Хорошо, – молвил Федор. – Я согласен. Вы мне все рассказали?
– Все, – выдохнул Андрей, не веря собственным ушам.
– Я согласен, – повторил Федор, – при трех условиях. Вы ничего не предпринимаете, не поставив меня в известность, никакой самодеятельности. Раз. Вы со мной абсолютно откровенны и, если вам есть что добавить, говорите сейчас. Два. И последнее – вы же понимаете, что без огласки не обойтись? Я буду решать, что делать с… нарытой информацией. Понимаете? И когда звать на помощь профессионалов. Три. Согласны?
– Согласен, – ответил Андрей.
Идея с профессионалами пришлась ему
– Я должен осмотреть вещи вашей жены, – продолжал Федор. – Желательно, когда в доме никого не будет. Сможете увести ее? На пару часов.
– Смогу. Когда?
– Чем раньше, тем лучше. Сегодня.
– Хорошо. Сегодня в шесть. В четыре у нас встреча с доктором, всего на час. Я дам вам ключи и запишу адрес. Перед возвращением перезвоню на ваш мобильник.
– Почему доктор ходит к вам домой?
– Моя жена в тяжелом психическом состоянии, это она настояла. Она боится выходить из дома. Если Оглио скажет, что ей нужно в стационар, то ничего не поделаешь. Но он пока не настаивает.
– Оглио?
– Отто Иванович Оглио, местное светило психиатрии.
– Понятно. Мне нужны ее записные книжки. Положите их… куда-нибудь в доступное место.
– В ящик столика в прихожей.
– Компьютер?
– Ноутбук. На письменном столе в кабинете.
– Я заберу его.
– Делайте, что считаете нужным.
– У вас есть дача?
– Есть, – Андрей внутренне напрягся.
– Ключ и адрес.
– На общей связке, латунный. Адрес я вам напишу.
– Пока, я думаю, все. Я позвоню вам послезавтра. До вечера. – Федор вдруг резко свернул на боковую аллею и быстро зашагал прочь.
– До вечера, – запоздало ответил Андрей, глядя ему вслед.
Странный парень! Федор свернул еще раз и пропал из вида. Андрей, безмерно удивленный, побрел следом. До самого выхода из парка он перебирал в памяти детали их разговора и пытался убедить себя, что Федор ничего не заподозрил.
– Пока сказано достаточно, а там… посмотрим, – решил он наконец. – Посмотрим.
«Странный все-таки парень», – подумал он еще раз, уже выходя из парка, словно итоги подводил.
Андрей сидел за столом в кабинете, смотрел в окно. Из гостиной долетал смех Валерии. Иногда – неторопливый бас Оглио. Валерия больше не боялась психиатра. Похоже, сеансы психотерапии проходили в теплой дружественной обстановке. Андрей все не мог решить, правильно ли он сделал, не открывшись Федору до конца. Ведь все равно, рано или поздно, придется. Валерию нельзя вечно держать взаперти. Вряд ли удастся выдать ее за жену. Или… удастся? Они очень похожи внешне, но характер, голос, движения, жесты – все другое. Хотя все это можно тоже объяснить ее… болезнью. Все знают, что она потеряла память, ничего не помнит, очень переменилась. Она будет смотреть на людей пустыми глазами, не узнавая. Это будет главной странностью. Ничего не промелькнет на ее лице, кроме смущения – они к ней со всей душой, полные любопытства, а она ничего не помнит.
Дядя Бен, Венька… Интересно, он поймет, что это другая женщина? А он, Андрей, понял бы, что это не Лерка?
Что еще? Андрей мысленно сравнивал обеих женщин, убеждая себя, что их невозможно различить. В глубине души он понимал, что занят делом абсолютно иррациональным, и чем все кончится, невозможно предвидеть. Он сам все запутал. Одна надежда на философа-детектива или детектива-философа, который вместо всей правды получил лишь ее часть. Час пролетел, а Андрей так ни к чему и не пришел.
Оглио, прощаясь, расцеловал Валерию в обе щеки, прижал на миг к себе. Она вспыхнула и оглянулась на Андрея. Он, улыбаясь, кивнул – все, мол, в порядке, можно.
– Хочешь погулять? – спросил он у нее, когда дверь за психиатром закрылась, и они еще стояли в прихожей.
– Хочу, – ответила она сразу, и он почувствовал ее волнение.
– Холода не боишься? К вечеру обещали чуть ли не снег.
– Нет, – она мотнула головой, задумалась на мгновение и спросила: – А что мне надеть?
– Шубу, я думаю.
Не дожидаясь ответа, он достал из стенного шкафа короткую шубку из золотистой норки. Валерия неловко повернулась к нему спиной, долго не попадала руками в рукава. Подошла к зеркалу, и Андрей увидел, как радостно вспыхнули ее глаза. Она, замерев, смотрела на чужую женщину в зеркале в немыслимо красивой шубке. Провела рукой по шелковистому меху, склонила голову к одному плечу, приподняла воротник, уткнулась в него носом, как сделала бы всякая другая женщина на ее месте, даже если у нее никогда не было мехов. Эти движения, полученные в наследство от вереницы прабабок или подсмотренные в дамских журналах, хранятся где-нибудь в глубинах женского сознания, как в фамильном сундуке, чтобы при случае непринужденно и легко вынырнуть наружу.
Андрей смотрел на нее, тронутый ее радостью. Он подумал, что, возможно, у нее никогда не было красивой одежды. Эта мысль подтолкнула другие – кто же она на самом деле? Как ее зовут? Есть ли у нее семья? Муж? Дети? Он почувствовал что-то похожее на ревность при мысли, что есть другой мужчина, который имеет на нее права и, возможно, уже ищет ее. Он, Андрей, в своем эгоизме даже не подумал об этом. Он поднял глаза и встретился с ее обеспокоенным взглядом – о чем ты думаешь, казалось, спрашивала Валерия, глядя на него серьезно, чуть исподлобья.
«А вдруг она все помнит? – обожгла его мысль. – Вдруг это все притворство? Глупости! – одернул он себя. – Не сходи с ума. Ты заварил эту кашу, ты один, а не она!»
Он подошел к Валерии сзади, обнял. Она потерлась макушкой о его подбородок, как Лерка когда-то. Они стояли, рассматривая себя в зеркале. Влюбленные любят рассматривать себя в зеркале. Они посмотрели друг другу в глаза… Андрей вдруг развернул ее к себе и стал целовать. Она прижалась к нему, мягкая и теплая, в шубке, пахнущей Леркиными духами…