Борт С747 приходит по расписанию
Шрифт:
Когда Корешков вошел в помещение КПП, входная дверь за ним автоматически закрылась. Была закрыта и другая дверь, ведущая на территорию. Находясь в этом закутке с двумя закрытыми дверьми, Андрей почувствовал себя совершенно беспомощным – один и никуда не вырваться. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда дежурный офицер, проверив документы, выпустил его – пусть даже в колонию. Возле дверей его поджидал солдат, который проводил Корешкова до помещения, где находился кабинет начальника колонии. На дверях кабинета висело объявление: «Заключенным без вызова не входить».
– Да, да, входите! – раздался глуховатый голос. Тут же дверь открылась, и перед Андреем предстал хозяин кабинета: невысокий, гладко выбритый и аккуратно подстриженный майор. Это был начальник колонии Фальковский. Он радушно принял московского гостя. Усадил, сделал чай, снял салфетку с тарелки – там лежали бутерброды с колбасой и с сыром.
После обычных в подобных случаях разговоров – как доехали да как в Москве погодка – Андрей рассказал, что именно его привело сюда. Назвал даты, когда в этой колонии находились Вершинин и Потоцкий.
– Я в то время служил в другом месте. У нас вообще, по-моему, нет таких, кто бы так давно здесь работал. Может, кто-то из вольнонаемных. Да и то сомнительно.
– Неужели нет никаких зацепок, с кем они тут могли столковаться? – упавшим голос спросил Корешков. – С кем-то, кто мог их к делу пристроить. Может, посмотреть в архиве?
– Не, архивы тут ни при чем. В таких случаях нужно потолковать с кем-то из ветеранов.
– Давайте потолкуем.
– Их не очень-то много. Я, например, знаю только одного. Живет в поселке. Конечно, он на пенсии. Но в охране он протрубил с чуть ли не шестидесятого года.
– Старенький?
– Да уж не молодой.
– В маразме?
– Чего нет, того нет, – горячо заговорил Фальковский. – Память у него отличная. Иногда такие подробности помнит, что просто диву даешься. Здоровьем тоже бог не обидел. Кочергу узлом завязать может. И развязать тоже.
– Так можно с ним поговорить? Вы представите меня ему?
– Будет сделано. У вас в пакете что? Шило?
– В смысле? – не понял Андрей.
– Ну, спирт, водка?
– А-а, да. Это я вам привез. Московский сувенир.
Он вручил пакет майору. Тот сразу посмотрел его содержимое – две бутылки хорошей водки.
– Сувенир что надо, – похвалил Фальковский и сказал: – Если это мне, то огромное спасибо. Но вот что я хочу сказать. Я до водки всеяден, мне любая нравится. А вот Дорожкин, к которому мы сейчас пойдем, хорошую водку ценит. Если вы ему такую бутылку проставите, а возможно, и вторая понадобится, то сможете направлять беседу в то русло, которое вам необходимо. В знак благодарности он тогда ответит на все вопросы. Даже, думаю, много спрашивать не придется. Все выложит, что знает.
«Беда будет, если он мало знает», – подумал Андрей, но вслух ничего не сказал.
– Значит, сделаем так, – сказал майор, вставая. – Гостиницы у нас в поселке нет. Кто приезжает навестить родственников, те живут в райцентре или останавливаются здесь у частников. Многие сдают комнаты. Вы остановитесь у меня. У нас места хватит, жена уже
– А когда же зайдем к Дорожкину?
– Сейчас и зайдем. Он недалеко от меня живет. Да тут все близко. В поселке живет около четырехсот человек, в основном бывшие заключенные и охранники. Административно он подчиняется не области, а Главному управлению исполнения наказаний Министерства юстиции. Поэтому у нас тут лучше, чем в других местах, – свет есть, при желании даже Интернетом можно пользоваться...
Они вышли с территории колонии. Возле КПП их поджидал тот самый «уазик», на котором Корешков приехал сюда из Перми. Буквально через пять минут машина остановилась возле бревенчатого домика, перед которым расположился маленький палисадник с кустами сирени. С левой стороны была сделана пристройка с высоким крыльцом.
– Вы подождите здесь, – сказал Фальковский. – Пойду предупрежу хозяина. Он ведь мужик с закидонами. Ты, Вислов, можешь ехать, – отпустил он водителя.
Начальник колонии скрылся, оставив открытой и калитку, и дверь, и вскоре появился на крыльце с высоким стариком. Тот был в растянутых тренировочных штанах и майке-безрукавке. Оба предмета туалета были неопределенного серо-зеленоватого цвета. На плечи старика наброшен камуфлированный бушлат, тоже видавший виды.
Сначала Фальковский представил хозяину Андрея. Сделал это весьма сдержанно. Потом вдруг просиял и со слащавым видом протянул:
– А это наш Трофим Тимофеевич Дорожкин – живая легенда. Все-то он знает, все-то он помнит. Ему бы только книги писать. Цены бы им не было.
Славословия начальника старик слушал с непроницаемым лицом, не пытаясь его остановить. Когда у того поток красноречия иссяк, Дорожкин коротко кивнул Андрею:
– Заходите.
– Когда освободитесь, милости прошу ко мне. Вон она, моя хибара – по диагонали. – Майор показал рукой на выглядывавший из-за голубого забора дом с шиферной крышей. – Тут не заблудитесь. У меня там собака, так вы нажмите звоночек, я открою.
Поблагодарив начальника колонии за помощь, Андрей вслед за хозяином прошел в дом. Они миновали освещенные тусклой лампочкой сени и очутились в скудно обставленной комнате: выкрашенный коричневой масляной краской платяной шкаф, допотопная кровать с никелированными шишечками, между окнами примостился стол, накрытый растрескавшейся клеенкой, пара табуреток. Возле печки стояла единственная новая здесь вещь – свежевыструганная лавка. На ней лежало импортное помповое ружье. Вещь дорогая и редко встречающаяся даже в более цивилизованных местах.
Когда Андрей выставил на стол бутылку «Столичной», взгляд хозяина заметно потеплел. Он достал хлеб, картошку в мундире, сказав: «Она еще теплая», очистил и нарезал крупными кусками селедку, вид которой вызвал у Корешкова сомнения насчет ее свежести. Поставленные стаканы явно не были стерильными. «Но чего только не сделаешь для пользы дела», – с грустью подумал Андрей, разливая в них водку.
После первого стакана Дорожкин сразу заметно подобрел, стал разговорчив, охотно отвечал на все вопросы.