Бортовой журнал 2
Шрифт:
Рядом с мусорными кучами сидят печальные вороны. Что-то ничего на кучах нет. Я бросил кусочек хлеба. Сейчас же прилетели голуби, закружились, засуетились. А вороны сидят и презрительно смотрят на голубей.
«Кар!» – сказала одна из них, видимо, старшая.
«Кар-кар!» – с готовностью подхватили две другие. У старшей это означает, что мол, мы-то не такие глупые, как тут некоторым может показаться, не мог человек просто так что-то нам бросить путное. Тут-то точно какая-то дрянь. «Точно-точно!» – подхватывают ее товарки, но потом голод пересиливает, и они тоже слетают к хлебу.
Поймал девушку в темном углу и ну ее целовать.
«Девушка! – говорю я ей. – Я должен вам что-то сказать неизбежное!» – «Я-то знаю, что ты хочешь мне сказать!» – «Да ничего ты не знаешь!» – говорю я и начинаю целовать.
Шведы опять звонили и говорили, что они снимают фильм о подводных лодках в Балтийском море. Их интересует «Шведский комсомолец» – история, правда, правда истории, ну и так далее.
Оказывается, «Шведскому комсомольцу» двадцать пять лет, и пора снимать фильм.
«Шведский комсомолец» – это лодка, севшая в шведском фьорде на мель в 1981 году. Шведы считают, что это мы к ним со зла забрели, что мы там что-то искали или происки какие-то имели.
Я сказал, что ничего мы не имели, что народ заблудился, а они говорят: «Как это можно там заблудиться? Вы видели наши фьорды?»
Мы видели ваши фьорды. Можно. Вот специально войти без лоцмана – нельзя. Обязательно врежешься в скалы, а ночью, в подводном положении, при полном выходе из строя всех приборов для определения места – можно. Можно потом всплыть на зарядку батарей и идти тихонько в надводном положении и отмечать в вахтенном журнале, что вроде справа по борту видны масляные пятна. А это не пятна. Это уже берег, и вода, оттого что там никакой глубины вообще нет, другого, желтоватого цвета.
«Нет! – сказали шведы. – Все не так! Там такие фьорды, что просто так не войдешь!» – «Да знаем мы ваши фьорды! Знаем! Вы не войдете, а мы войдем! Особенно если мы на боевой службе уже почти месяц, и у нас нечем определять место, и штурман, боясь доложить об этом командиру, идет по счислению, а сам врет, что он определяет место по звездам, по радиомаякам и еще по чему-то береговому!»
В общем, не договорились.
Я потом позвонил Сане Крыштобу и рассказал о ситуации.
– Саня! – сказал я. – Просвети! Может, я – дурак и все не так понимаю?
– Да нет! Все так. Лодка из нашей базы. 613 проект. Ну, вышло там у них из строя вся навигация на боевой службе? Штурман шел по счислению. И дошел!
– Это точно 1981 год?
– Точно!
– У них были торпеды с ЯБП (ядерный боезапас), а то меня этим шведы просто задолбали?
– Конечно были. Две штуки. Как всегда. Это же боевая служба! Должны быть!
– А, ну да! Совсем забыл. Боевая же! Конечно были!
– А чего они так боятся этих торпед?
– А я не знаю. По ним хоть молотком бей, все равно не получится Хиросимы с Нагасаками!
– Да, у них и заряд – полная ерунда!
– Ну да! Только пирс разрушить да базу накрыть!
– Ну не десять же килотонн!
– О чем речь! Там столько степеней защиты!
Так что Саня меня успокоил. Ну их, этих шведов, задолбали!
Перезвонил швед и сказал, что он тут подумал и решил, что в этой истории, скорее всего, дело обстояло так, что мы (русские) просто заблудились. У них мнения среди военных разделились, одни сказали, что ничего русские не имели против Швеции, а другие за то, что имели. Просто когда допрашивали командира севшей на мель подводной лодки, то он в показаниях путался, и все решили, что что-то тут нечисто.
А я сказал, что у командира столько инструкций и всяких наставлений, что там немудрено
Так что мы решили со шведами дружить, и на все их вопросы ответить, и нужных людей им показать, и чтоб они тоже ответили – о как!
Господи! Сохрани всякую халяву для любителей культуры: поэтов, писателей, художников и прочих служителей. Не уничтожай, Господи, самих основ. Пусть они врываются на фуршеты и едят, едят, едят торопливо и за фужеры с вином хватаются: «А можно мне еще, там у меня друг?»
Сейчас сделаем обнажение приема. Это я о литературе и пафосе.
Все, что связано с пафосом, у меня рано попало в зону великих подозрений – повязывание красных галстуков и прочее.
Сначала я почему-то считал, что если мне повязали галстук, то я сейчас же должен что-то делать – полезть на забор, по крайней мере. Но никто рядом со мной не полез на забор. Вообще никто никуда не полез. Все разошлись, я остался. Один.
То есть я сразу заподозрил, что в этом кроется какая-то чушь. Предполагалось, что если я с галстуком, то я должен немедленно помогать бедным, больным или же калекам. А если я без галстука, то я сейчас же попадаю в область Мальчиша-Плохиша и начинаю яблоки воровать. Я только что прочитал «Тимур и его команда», и все мои первичные предположения были оттуда, вот только я никак не мог понять, как же они там все время обтряхивают яблони. То есть яблок – море, и кто-то все время трясет эти несчастные яблони, а они, яблоки, от этого ничуть не страдают – на следующий день опять появляются. Я тут же произвел расчет, и получилось, что все яблони во всей деревне можно было за две недели обтрясти и после этого сдохнуть от скуки, а у них там все так здорово развивается – появляется организация, которая борется с этими ябложорами. Я даже эксперимент провел: взял и съел килограмм яблок. На следующий день у меня болел живот, и яблок мне еще месяц не хотелось. Ну и мои братья однажды по примеру этих негодяев полезли и сожрали на бахче какой-то зеленый виноград. Они тоже после этого целый день ходили с вздувшимися животами.
И не то чтобы я сразу понял, что там все ложь, нет, я верил Гайдару, я просто хотел понять. Ну нельзя каждый Божий день ночью (!) обтряхивать у бабушки такой-то яблони, потом то же самое делать у бабушки сякой-то. Не получится сделать из этого профессии. Я же хотел дойти до самой сути. Мне надо было удостовериться, что это не вранье.
Потом я прочитал Фенимора Купера «Зверобой». Он мне тоже понравился, но что-то меня там не устроило. И вот я читаю у Марка Твена про того же Купера: ну сколько индеец может прыгать сверху – «боевая раскраска его налилась, плечи взбугрились, лицо исказилось». В это время, пишет Марк Твен, плот-то давно уплыл, а он все прыгает и прыгает. Естественно, он грянулся в воду, потому что нельзя быть таким неловким индейцем. То есть Марк Твен направил меня в нужную сторону, и я стал понимать условность литературы.
А потом помог «Золотой теленок». Я очень рано понял, что в «Золотом теленке» все написанное – правда, а вот в том, что папа мой стал коммунистом, правды нет. Он стал им по недоразумению. Недоразумел он. Он мне очень долго объяснял и никак не мог объяснить, что при коммунизме будет много товаров, зайдешь в магазин и все бесплатно возьмешь. Меня это сильно озадачило. И не то чтобы все всё быстро заберут – нет, я не понял другое: зачем производить, если и так в магазине все будет? «Ну как это «будет»? – говорил папа. – Надо же работать!» – «А зачем работать, если и так все есть?»