Бортовой журнал 4
Шрифт:
– А почему вы все время говорите «эта страна», в «этой стране»? – вдруг задали мне вопрос.
– А как, по-вашему, правильно?
– Правильно говорить «моя страна» или «наша страна».
Оказалось, что это своеобразный психологический тест, и слова «эта страна» вместо слов «моя страна» говорят только «враги».
Я сказал, что я писатель и, обсуждая предмет, должен отстраниться от него, лишиться эмоций, что я должен вроде бы летать над предметом, и тогда я смогу объективно его описать.
Много позже я подумал, что
Дело в том, что русское слово «моя» или «наша» предполагает владение, обладание.
Например, «мой хлеб» или «моя одежда».
Кто-то, наверное, может так сказать о стране, называя ее «моей», но только не я, так как я очень бережно отношусь к словам.
К русским словам и к русскому языку.
Я на нем думаю и именно поэтому я – русский, у меня русское сознание.
Так что я не могу сказать, что я владею этой страной, потому что, с моей точки зрения, владея, ты можешь поступать с ней как заблагорассудится – можешь делить, продавать.
Поэтому я не могу сказать про эту страну, что она моя. Я не в праве. Я часть этой страны.
Я в этом деле похож на американских индейцев или на аборигенов Австралии.
Когда тем и другим белые предложили купить их земли, они ответили, что земля им не принадлежит, что это они принадлежат этой земле.
Я именно так себя и ощущаю – принадлежащим этой земле. Она входит в поры. Она в моем существе.
Я ее чувствую. Я ее ощущаю. Кожей.
Я ее защищал, защищаю и буду защищать, потому что мне за нее больно, потому что я – ее часть.
Это очень глубоко во мне сидит.
Так что эта страна не моя, это я – маленькая часть этой замечательной, дивной, удивительной, родной для меня страны.
И потом в «моей стране» я могу бросить на землю окурок, могу плюнуть, вообще, могу сделать что угодно, а вот в «этой» стране я не буду этого делать. Мало того, если кто-то бросит окурок или плюнет тут на землю, то мне становится больно.
Я физически ощущаю эту боль и унижение. Это в меня бросили окурок и на меня плюнули.
И я страдаю, когда вижу, как сносят старинные дома.
Я страдаю от одного только вида развалин и помоек.
Мне больно. Ничего с этим не могу поделать. Болит.
«Все мы трудимся на великой ниве нашего просвещения, жатва которого зреет на наших глазах.
То есть медленными шагами негромкого, случайного приращения наши физические, математические, геодезические, технологические, химические, историографические, драматические, биологические и гомеопатические знания, а также всякие прочие отросли человеческого разумения в течение многих столетий всползали на вершину, достигнув которой они не только не станут более куда-либо всползать, но и вообще перестанут двигаться, колебаться, вздрагивать и вздуваться» (Эрик Гильдебранд. «Чтения»).
Баса,
Эта земля должна возопить.
Попомните мое слово.
Обязательно это случится, потому что нельзя.
Нельзя безнаказанно срывать скверы и ставить на их месте дома. Нельзя это делать.
Вырубили дерево – посадите дерево, перерыли газон – посадите газон. Эта земля и так вас долго терпит.
А потом пойдут плывуны. И дома начнут под землю уходить. Вы же строите как попало. Это даже строительством назвать трудно – вы хапаете. Вы хапаете, хапаете, хапаете. Все никак не нахапаетесь.
Вы сгоняете людей с понравившейся вам земли.
У вас на дворе Средневековье.
Вы сейчас живете в Средние века.
Вам понравилось что-то, вы пришли и отобрали. Это называется «Средние века».
Средневековьем это все называется.
А вокруг уже давно все живут по другим законам, и только вы отличаетесь удивительным историческим долголетием. Длите вы историю.
А она уже прошла.
Ее уже в школах изучают: «псы-рыцари», «монголо-татарское иго», «овцы съели людей», «восстание лионских ткачей».
Все уже было.
А у вас – и было, и есть, и будет.
А потом будем искать врагов на стороне.
А потом будем говорить, что пришли из-за границы и все-все нам тут порушили. Только мы, понимаешь, взялись созидать, наваяли, а они, поганцы!..
Обязательно придут.
И порушат. Обязательно.
Потому что нельзя рыть яму в песке и думать, что она простоит вечно.
Чем глубже яма, тем выше желание окружающего песка в нее хлынуть.
И он хлынет. Ему ничего не останется. Вы глубоко роете, вам все мало.
И охрана нашей природы вас поддерживает.
Потому что это своя охрана.
Она появляется по мановению волшебной палочки. Раз – и появился кудрявый охранник.
Защитник природы. Ее радетель.
Очень у него гладкая, сытая морда.
Почему у него морда? Потому что лицом это никак нельзя назвать.
Только мордой. Щелк пальцами – и он заговорил. И все о полях, да о лесах, да о реках и нерестилищах для рыб.
Плевали вы на эти нерестилища.
И на город вы плевали.
И на скверы.
И на газоны.
И на деревья.
И на всех здешних жителей.
Вы же живете не здесь. Вы живете за городом. Вы живете за чертой. Вы сами провели черту – «сюда нельзя» – там живете.
А в этот город вы только наведываетесь.
Для охоты.
А город для вас – объект охоты. И все в городе – объекты охоты. Разной охоты.
И под всем под этим есть законодательная база. Уверен. Можно даже не читать. Вы сделаете себе базу. Любую.
Но есть еще земля. С ней не договориться.