Бортовой журнал 5
Шрифт:
– Вы последний на девятый участок?
– Я!
О душе чиновника.
У чиновника нет души.
Душу чиновнику заменяет нюх.
Прежде всего он развит в отношении подчиненных (они отвратительно смердят) и начальства (оно восхитительно пахнет).
Умереть чиновник не может. Это не человек. Это механизм. Сложный, как будильник.
Поэтому про него не говорят «умер», говорят «сломался».
Премьеры располагаются в одну линию.
По
И дремучесть эта только возрастает.
Это что-то вроде общей энтропии – она тоже лезет во все стороны, как перезревшее тесто из кадушки.
То есть премьер у нас сродни тесту – перезревает и прет.
Потому и меняют. Им бы еще язык каким-то образом наладить.
Беда у них с русским языком. То есть я хотел сказать, что если это – настоящий русский язык, то что же тогда языковая немочь?
Интересно, а есть ли у них вообще внутренняя речь? Ведь люди стали людьми именно из-за того, что сами с собой начали разговаривать. Мычанье сменилось. Его заменили иные звуки. Звуки обрели устойчивость. Устойчивые звуки – слова. Порядок слов – предложение. Несколько предложений – речь.
Есть еще такое понятие – родная речь. Вслух произносится – разговорная речь. Про себя – внутренняя.
Или их внутренняя речь все время находится в противоречии с внешней?
Я понимаю, конечно, что в уме надо держать как минимум три правды и только одну из них можно озвучить. Трудно все это. Но все равно, хочется же получить от премьера не валежник русской словесности, а нечто иное.
Мысль, к примеру, а не только глаз сверканье.
Не знаю, снились ли кошмары деревянным солдатам Урфина Джюса?
Наверное, нет. Все это приходит мне на ум, когда я вижу очередного премьера.
Прежде всего я вижу строгость. Видно, ради этой строгости все и затевалось.
Но возможно, все еще и раззадорится.
А? Как вы думаете?
О выборах.
Сама процедура избрания должна быть организована, на мой взгляд, следующим образом: всей милиции следует получить на избирательных участках открепительные талоны, потом эти талоны следует сдать своим начальникам, которые сдадут их следующим начальникам, которые передадут их еще одним начальникам, а те уже опустят их в нужные урны.
То же самое надо сделать оленеводам, которых у нас по всей стране невиданное множество.
Потом – рабочим с буровых установок.
Потом – вся армия с флотом должны в правильном месте правильно проголосовать.
Потом – сознательные рабочие на предприятиях промышленности должны сделать то же самое на своих рабочих местах.
Потом – работники социальной сферы должны так же проголосовать без отрыва от своей сферы.
Потом – все чиновники должны отдать свои голоса там, где скажут.
Потом – работники медицины – им тоже недосуг по избирательным участкам шляться.
Потом –
Дальше – высшие учебные заведения.
После – отсталые колхозы и забытые совхозы.
И наконец, все то же самое сделают служащие банков.
Все! Теперь можно приглашать иностранных наблюдателей – пусть наблюдают.
О праве канализации.
Канализация имеет право течь. Тут назначили кого-то, кто отвечает за канализацию в масштабах страны.
Не справился.
Не верите?
Это ваше право, потому что из права канализации течь вытекает наше несомненное право: не верить в то, что она течет.
Я слушал выступление одного очень крупного чиновника до тех пор, пока он не сказал слово «нравственность».
Как только я услышал это слово, я сейчас же позабыл, о чем же вообще тот чиновник говорил.
Так меня это поразило.
Заговори рядом со мной собака на чистейшем русском языке, и это произвело бы на меня куда меньшее впечатление.
Нравственность!
Знаете, я даже вздрогнул, на меня пахнуло холодком, как в сыромятном детстве, когда ты не выучил урок, а учитель ищет в журнале фамилию, чтоб вызвать несчастного к доске, и этим несчастным, по всей видимости, будешь именно ты.
Я бы точно так же вздрогнул, если б в картинной галерее я рассматривал старинный голландский натюрморт со свиной головой на блюде, с бокалом вина и виноградом, и та голова взяла бы и мне подмигнула.
Я застыл, и, казалось, время вокруг меня тоже замедлило свой сумасшедший бег, а само слово «НРАВСТВЕННОСТЬ» превратилось в длинный зловещий звук, ощутимый каждой моей клеткой, кожей, одеждой, волосами.
А в пустотах, между клетками моего тела, между прочим, он отозвался горным эхом.
Причем сначала звук начинался с буквы «Н» – н-н-ныыыы – ноющий, тревожный, протяжный, а потом он передал эстафету горести букве «Р» – и та уж зарокотала, заклокотала диким рыком – р-р-р! – и все это закончилось лающим «АВ», после чего вступили шелестящие, как опавшие листья, буквы «С» и «Т», а потом началось скольжение – «ВЕННО» – и опять шелест листьев – «СТЬ»!
О как!
О чинах.
Чиновник должен воровать по чину. А чинов нет. Как быть? Надо вводить чины.
И каждому чину должны соответствовать награды и звания – Владимир на грудь или Анна на шею.
Так же легче.
И потом, это выражение «не по чину берешь» снова обрело бы право на существование.
И это хорошо.
Люблю, когда старина возвращается.
Не знаю, что еще можно добавить к тому, что «он согласен все тут возглавить», если только вместо него будет «выбран человек порядочный».