Бортовой журнал 5

Покровский Александр Михайлович

Это как в анекдоте. В колхозе меняется председатель. Есть только одно место, освободившееся только что. Это место доярки. Председатель согласен стать дояркой, с одним только условием: чтоб на его место, в председатели, был выбран порядочный человек.

– А вот насчет этого как раз и не извольте беспокоиться, – говорят ему, – на ваше место хочет идти та доярка, должность которой вы только что заняли!

Это какой-то разговор знаков. Все знают о чем, но ждут знаков, потому что то, что он говорит, неважно.

Важно другое – интонация, рукой махнул в конце или нет, долго ли лицо держал у микрофона.

Россия страна поз. Позы можно нумеровать. Эта поза, например, номер пять. Та – шесть.

Все примитивно, отстало и стыдно.

Но этим все равно. Они Западу покажут, что могут у себя на дворе в исподнем ходить. Но они будут сильно обижаться, когда Запад укажет им на то место, которое у него, у Запада, отведено для полных идиотов.

Западу и так все было ясно, но оказалось, что мы его еще и развеселить способны.

* * *

Если б я был некрофилом, то я бы устроился обмывать тела умерших чиновников. Я б их погружал в теплую воду и там гладил бы, гладил бы, гладил бы.

Если б я был каннибалом, я бы сначала наполнил их густой кровью старинные бокалы из драгоценного нефрита, а потом пил бы из них, пил бы, смакуя каждый глоток и закусывая их же сырой печенью.

К счастью, я ни то и ни другое.

* * *

О «Курске» я уже устал писать. Я все написал. В книге «Люди, лодки, море» и в «Бортовых журналах».

Где правда?

Правда в том, что «Курск» все равно взорвался бы и утонул, потому что нельзя относиться к людям как к скотине. Это срабатывает сто раз, но не срабатывает в сто первый.

Про то, что нас «потопили американцы, которым показалось… они испугались… и от испуга выстрелили.»

Когда это говорят журналисты – это понятно. Судьба у них такая. Сенсации хочется.

Когда говорят наши, хочется сказать о том, что они или лукавят, или эти офицеры всю службу где-то прослужили и ничего не видели там и не слышали.

Существует куча, ну просто куча блокировок от дурака. И на нашем флоте, и на американском.

На американском, кстати, их больше, чем на нашем.

В наши воды во время учения полезет или круглый идиот, или ему приказали полезть, чтоб, значит, спровоцировать.

Но такие провокации очень опасны. И опасны они прежде всего для тех, кто лезет. Ведь мы же не просто говорим: «Покиньте район!» – мы ж еще и бомбы глубинные можем бросить, что и делалось неоднократно. И американцы обо всем этом прекрасно осведомлены. Потому и стоят они на границе района и никуда не лезут. И все знают, где они стоят, потому что над ними маячит разведывательное судно «Марьята».

Маневры, столкновение, торпедирование могли устроить только самоубийцы. Или им приказали начать Третью мировую войну.

Поймите,

наши, с точки зрения американцев, непредсказуемы.

У них даже есть поговорка: «В море Иван!» – это значит: все, приехали, «Иван» обнаружен, с этого момента ведем себя очень аккуратно.

Мы же лихие. Мы напасть можем. Причем совершенно бескорыстно.

Это у них– дом в Майями, семьи, страховки, пенсии, а у нас– ни кола ни двора, семьи живут в курятнике вместе с курами, и пенсии с гулькин орган.

Им есть что терять, а вот нам-то – нет.

Торпедировать нас мог только очень больной экипаж.

Почему экипаж? Потому что не бывает торпедной стрельбы мгновенной. А это работа для многих людей. Надо снять кучу блокировок. Вот если ты пришел специально стрелять, то тогда это займет минуты три (а не просто так – «столкнулись и выстрелили»), и это займет минут двадцать, если ты вообще пришел только послушать да понюхать, а потом вдруг решил выстрелить.

А они пришли именно послушать и понюхать. Чего ради им начинать войну, когда мы и так им не угрожаем?

И потом, современные торпеды не ударяют в бок лодке. Они взрываются под ней, убирая взрывом всю воду, и лодка просто переламывается давлением окружающей воды. Пополам.

«Курск» переломился пополам? Нет.

У него же там не просто пробоина. У него НОСА нет. До четвертого отсека. Там одни обломки.

Взрыв это. Такое уже было на лодке в Полярном. Сначала один взрыв, потом объемный пожар в течение двух минут, а затем рванул боезапас. Он по-другому не взрывается.

Могли бы спасти людей в корме? Могли.

Уверен.

Почему не спасли? Потому что начальство жопу свою спасало. Она у него большего размера, и спасать эту жопу надо примерно неделю. Потом можно пойти, конечно, и изобразить спасение людей.

Вот только через неделю спасать некого. Ребята сами начали спасаться. Они затопили кормовой отсек и попытались выйти через люк. Вот только когда они воду дали, то у них масло из цистерны поперло, а регенерация уже была снаряжена. Произошел пожар. Объемный. Ребята сгорели. У некоторых тело сгорело до кости, но только выше пояса. То есть они стояли в воде по пояс – так стоят перед выходом из лодки – готовится люк, растягивается тубус, и вода впускается до нижней кромки тубуса – как раз по пояс.

На третьи сутки это произошло, а не «через шесть часов». Через шесть часов никто записок не пишет, сумасшедших нет. Подводник или гибнет сразу, или живет долго. Неделю может жить, если не две.

У них же там избыточного давления почти не было. Так что от избыточного давления они не могли умереть.

А если б они не стали выходить самостоятельно? Пожара бы не было. Досидели б они до спасателей.

Они же стали выходить от безысходности! Они же поняли, что их перестали спасать!