Босс для Золушки
Шрифт:
Подавив раздражение, иду в прихожую. Кто ходит в гости по утрам? Только винни пухи да пятачки какие-нибудь… Если эти дочурки рассчитывают на угощение, то пусть Альбина сама им готовит.
За дверью стоят две девицы вульгарного вида. Одна — высокая и худая, в модно-драной джинсе с ног до головы. Вторая — полная и коренастая, в спортивном плюшевом костюме цвета вырвиглаз-фуксии.
— Приветик! — небрежно говорит толстушка. — Я Лика, а это моя сеструха Ида. Маман дома?
— Привет. Проходите, она только что проснулась, — иронически отвечаю я
Когда я вместе с ней возвращаюсь в прихожую, то обнаруживаю Лику на корточках. Она с любопытством рассматривает мои единственные летние босоножки с открытой платформой. Ида уже просочилась на кухню и хихикает там с матерью.
— Такие маленькие! — хмыкает Лика и ставит свою пухлую ступню рядом с босоножкой. — Маломерки, наверное. У тебя тридцать шестой?
— Тридцать пятый.
— Да ла-адно! Это ж нереальный размер. Ты обувь в детском отделе покупаешь? — Она бросает изучающий взгляд на мои ноги. — Вообще-то у меня тоже миниатюрная ножка. Можно померить?
Не дожидаясь ответа, Лика сует ступню в мою босоножку и активно шевелит ею, чтобы пропихнуть поглубже через сплетение ремешков. Я даже рот открыть не успеваю, как три ремешка с внешней стороны лопаются под напором толстых пальцев.
— Упс! Сорян, не хотела, э-э… — Лика поспешно стряхивает испорченную обувь с ноги и с преувеличенным энтузиазмом спрашивает: — Тебя как зовут-то? Маман так и не сказала нам.
— Катя, — отвечаю на автомате.
Тем временем внутри закипает раздражение напополам с растерянностью. Но рычать на гостью в первый же день знакомства как-то неудобно. Да и бессмысленно. Ремешки от этого обратно не приклеются. Но не босиком же на работу идти?
Работа…
Меня вдруг осеняет отличная идея.
Я достаю из своего рюкзака служебные голубые туфельки и быстро обуваюсь.
Обычно они стоят у меня в шкафчике женской раздевалки там же, в ресторане. Но на последней смене я прихватила их с собой, чтобы обувной мастер обновил стершиеся набойки на маленьких каблучках. И как раз вчера забрала их из мастерской. Неужели и по понедельникам случается везуха?
— Ух ты, какая прелесть! — восхищается Лика и чуть наклоняется, чтобы рассмотреть туфельки поближе. — Такой оттенок красивый! Бирюзовый…
— Только мы тебе их мерить не дадим, — подаёт вдруг голос сестрёнка и с детской честностью поясняет: — У тебя ноги слишком большие. И толстые.
Мое раздражение вытесняет безудержное желание расхохотаться. Вот не зря же говорят: устами младенца глаголет истина. Еле сохраняя серьезное выражение лица, я мягко подталкиваю Настеньку к выходу.
— Нам уже пора. Пока, Лика.
На улице свежо. Утренний ветерок бодряще холодит лицо, и я наконец стряхиваю с себя сонливость. Прохожих на улице мало. Основные потоки людей, спешащих на работу, идут совсем по другим маршрутам — в сторону главного проспекта с общественным транспортом. А я иду в противоположную сторону.
Оставляю
На входе в парк, неподалеку от просторной парковки, кое-что заставляет меня замедлить шаг.
Странная неопрятная женщина с маленьким рыдающим ребенком сразу вызывает подозрения.
Малыш кажется слишком ухоженным и дорого одетым на фоне ее грязной куртки, да и слишком нервно она оглядывается, волоча сопротивляющуюся ношу к машине.
Я слежу за женщиной, цепляясь взглядом за смущающие меня детали: ее физиономия кажется похмельно-опухшей, как у моего пьяницы-отца… машина очень старая и помятая… внутри нет детского сиденья… и в детском плаче столько страха…
Последнее наблюдение становится решающим. Я резко преграждаю женщине дорогу и обращаюсь к ребенку:
— Это твоя мама?
На меня смотрят большие глаза, полные слез и страха.
— Нет! — лепечет малыш и затравленно сжимается.
В цепких руках женщины он такой маленький и беззащитный, что мне становится изрядно не по себе. На вид ему не больше, чем моей сестрёнке Настюше…
И это особенно сильно ударяет по моим инстинктам.
Я чувствую сильнейшую потребность защитить ребёнка, если он попал в неприятности по недосмотру взрослых. И даже если он знаком с этой странной женщиной похмельного вида, все равно она — однозначно неподходящая компания для него. Тем более, что вовсе ему не мать.
Опухшая физиономия женщины искажается, но в глубине глаз с воспаленными капиллярами проглядывает какая-то тайная настороженность… а может, и опасение, которое прикрывается яростной злобой.
— Не лезь в чужие дела! — шипит она, стискивая мальчика так сильно, что он издает по-щенячьи скулящий звук. — Просто Костик раскапризничался, обиделся и выдумывает невесть что!.. Как обычно!
На секунду меня охватывают сомнения, стоит ли действительно вмешиваться. Но как только женщина обходит меня и вместе со своей брыкающейся ношей садится на переднее сиденье старой машины, мое тело само начинает действовать.
Я хватаюсь за ручку дверцы, а для надёжности ставлю ногу рядом с сиденьем. Теперь точно не захлопнется.
Из машины доносится истерическое:
— Ты что, больная?! Я сейчас позвоню куда надо, и тебя заберут! Иди, куда шла!
— Звоните! — охотно соглашаюсь я. — Как раз и разберемся. Мальчик сказал, что вы ему не мать. Вы что, похитили его?
Последнюю фразу я говорю не совсем всерьёз, все ещё надеясь на какое-то недоразумение. И шокированно вижу уже нескрываемый страх разоблачения в глазах женщины.