Бой без правил (Танцы со змеями - 2)
Шрифт:
– Нет. Пока нет.
– А тот старшина... ну, чертежник?
– Он не взламывал секретку.
– Это - мнение или упрямство?
– толстые пальцы Бурыги барабанили по темно-коричневой, отливающей лаком плахе стола.
– Это - уверенность. Я думаю, что...
– Индюк думал и в суп попал.
Услышал бы - психанул. Но задумчивость вновь потащила его далеко от кабинета, задумчивость заткнула уши и вдруг подбросила такую мысль, что он радостно улыбнулся ей.
Улыбка озадачила Бурыгу и он, сразу забыв, о чем же они только что говорили, решил
– А какого хрена ты чуть дорожно-транспортное происшествие не организовал?
– вскочил он, толкнув кресло к стене.
– Не понял, - по-флотски спасся от вопроса, который опять не услышал.
– Ты поч-чему... на "жигулях" возле Минки?
– Я - ни при чем, - наконец-то понял, о чем речь.
– Вы же сами нарушили...
– Я на... я... я,..
– начал закипать Бурыга.
– У нас же была главная дорога. Вы обязаны пропустить...
– Ты что учишь меня ездить?!
– грузно подошел почти вплотную, дохнул перегаром.
– Ты у Анфимова "добро" на сход брал?
– Да, - со спокойной уверенностью ответил он, а сам лихорадочно начал вспоминать, спрашивал он или нет, и с ужасом убеждался, что, кажется, не спрашивал.
Но Бурыгу его уверенность убедила. Он отступил и, вернувшись к столу и увидев на нем бумаги, о бумагах же и спросил:
– Протокол составил?
– Так точно.
– Мне тягомотина с расследованием не нужна. Составь документы на чертежника. Разжалуем его и - на хрен в дисбат...
– Он не вскрывал, - упрямо повторил Майгатов.
– А кто?! Может, я сам?!
– впился в него плавающими в красноте глазами.
– Взломщик - из нашего экипажа.
Проговорил и обиделся на себя. Ну, зачем, зачем он это сделал? И как только язык крутанулся?
– Вашего?
– про себя, уже в задумчивости, спросил Бурыга.
Майгатов ответил молчанием. Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы и эту идею Бурыга воспринял, как и все другое, исходящее от него, то есть чтобы не согласился ни под каким соусом. Но тот весь как-то вдруг подобрался, покомкал губы, пригладил от уха к уху тонкий пучок седых, отращенных уже после похода волосин и с удовольствием приказал:
– Тогда я отстраняю тебя от дознания.
– Почему?
– Глава первая приказа министра. Общие положения, - и попытался процитировать наизусть, хотя вряд ли это у него получилось: - Дознаватель не может расследовать дело и подлежил отводу, если он... если он, вот... является по своему служебному положению начальником или подчиненным лица, в отношении которого возбуждено уголовное дело... Понял? Если, как ты говоришь, из твоего экипажа, то это или подчиненный, или, как Анфимов, начальник...
– Но я же... это же... версия...
Он хватался за слова, как за скользкие камни. Ни в одном из них спасения не было.
– А если не подтвердится, тогда... тогда вы...
– Все. Я приказы не отменяю.
Руками, не глядя, подташил к себе кресло и упал в него.
– Идите. Займитесь кораблем. Анфимов, видишь
– Товарищ капитан второго ранга, я должен довести это дело до конца, ухватился он за последний из камней.
– На меня надеются...
– Идите.
Пальцы скользнули. Он рухнул в холодную, черную пустоту.
Закрыл дверь, постоял под ощущение боли, которое было не только в занывшем левом бедре, но и в душе, и вдруг вспомнил посетившую его в кабинете мысль. Нет, Бурыга, еще не вечер!
5
Обед - лучший командир. Только он может собрать всех офицеров и мичманов "Альбатроса" в кают-компании. Завтракают те, кто был на сходе, дома. Ужинают те, которые сходят на берег, тоже дома. На вечерний чай вообще может никто не прийти. А обед, как царь, призывает к своему трону всех...
С ночи "Альбатрос" уже покачивало у причала. Холодный северо-восточный ветер, разбежавшийся от Арктики по пространству России и Украины, гнал волну, и та, беспрепятственно попадая в открытую с моря Стрелецкую бухту, рвалась к берегу, но, встретив на пути стальные, густо обросшие лишайниками и водорослями днища кораблей, вымещала на них все зло от неудачной попытки встречи с причалом.
Эти удары отдавались ритмичным покачиванием и поднимали маленький шторм в тарелках борща, которые матрос-гарсон ставил на стол перед офицерами. Мичманы сидели в дальнем углу кают-компании за отдельным столом и угрюмо ждали, когда до них дойдет очередь.
Майгатов со своего места напротив командира обвел взглядом склонившихся над борщом офицеров. Анфимов ел медленно, о чем-то думая, и, наверное, даже не замечал, что же он ест. Сидящая по левую руку от Майгатова троица офицеров была похожа на тройку хоккеистов, на всех парах несущуюся к воротам противника. Все такой же худенький и такой же перепуганный лейтенант-торпедист, загоревший чуть ли не до негра Ким и насквозь пропахший спиртным Силин работали ложками, будто соревновались, кто быстрее опустошит тарелку. Сидящие справа Кравчук и Клепинин ковырялись в борще с видом капризных дегустаторов. Выловив бурый кусок свеклы, Кравчук долго смотрел на него с отвращением и, наверное, только когда вспомнил о том, что время "Смирновской", салями и немецкого баночного пива прошло, заставил себя проглотить его. Клепинин же всегда был мрачен, а после того, как на его погон взамен четырех маленьких звездочек упала одна большая, стал казаться еще мрачнее.
– Что с турбиной?
– тоже, скорее всего, заметил чрезмерную озабоченность Клепинина Анфимов.
– Плохо, товарищ командир, - сказал тот в остывшую тарелку борща. Почти все лопатки перебрать надо. ЗИПа* нет. Ни у нас, ни в дивизионе, ни в бригаде...
– А через тыл флота не пробовал?
– Глухо. У них ветер по складам гуляет. Кончилось изобилие. Вместе с "застоем"...
– Ну тогда тоже, предположим, изобилия не было, - вставил известный демократ Кравчук.
– Забыл, как с языком на плече по техупрам бегал, болты выбивал?