Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 33
Шрифт:
— Ну, это у вас, — отмахиваюсь. — А у меня принято сначала головой думать и не страдать всякой хренью вроде предрассудков.
За спиной слышится тяжёлое, хриплое дыхание Оранжа, а впереди, покачивая кормой, идёт отброшка. Походка от бедра у неё явно вшита под коркой. Справа, за грядой валунов, словно на ладони, открывается вид с обрыва на заброшенный город. Когда-то, в те времена, когда херувимы возводили мегаполисы, Сторожевой город и близко не мог сравниться с таким масштабом. Передо мной высится целая россыпь разрушенных гигантских дворцов, почерневших от времени
Сзади раздаётся резкий, грубый демонский вопль:
— Эй! Почему нашу отброшку ты тащишь?!
Не поворачиваясь, взмахиваю одной рукой, затем толстый демон с хитиновым панцирем оказывается нашпигован псионическими клинками. С хриплым воплем он заваливается на бок, а в следующую секунду его просто разрывает на куски, которые, ударяясь о землю, превращаются в дохлых скарабеев.
Смотрю на следующего Демона, который уже начал пятиться, и спрашиваю спокойно:
— Так чья отброшка?
— Твоя… — успевает он выдавить, глупо и испуганно закивав, но закончить фразу не успевает — я убиваю его псионическим ударом.
— Эй, третий, — поворачиваюсь к ещё одному, последнему из этой банды. — Сколько вас всего?
Эх, бесит, что я не умею читать мысли этих тварей напрямую. Приходится вытаскивать правду из них пытками и страхом.
— Нас всего… — начинает он, но вдруг запинается и выдаёт: — Да ты уже всех нас убил.
— Я не умею читать Демонов, но я не дебил. Как минимум ты еще живой, — отвечаю холодно и тут же ошпариваю псионикой. Рогатая тварь падает на камни, распластавшись.
— Соврёшь — убью. Где он? — прищуриваюсь, глядя в глаза ему.
— Щас… щас скажу, — тянет он, и я ясно вижу, как напрягается его энергосетка, готовясь к броску.
Мгновенно стираю его в порошок психической волной. Стоит заметить, что Демоны очень уязвимы для различных ментальных ударов. Потому я и крушу их своим основным Даром. Теми же теневыми клинками замучаешься их фаршировать, да и больше энергии уйдёт.
— Сколько их осталось? — бросаю через плечо этой отброшке-девке.
Та уже начинает извиваться у клетки с её соплеменниками, выгибаясь так, что чёрные ленты на гибком теле едва не сползают, а бёдра двигаются размеренно и выверенно, словно в танце. Это на неё запах крови так действует? Хотя, какой там запах… Кровью тут и не пахнет, Демоны распадаются на вонючий хлам, который к настоящей крови не имеет ни малейшего отношения.
Оранж с поникшими от усталости крыльями что-то бурчит себе под нос, явно недовольный зрелищем.
— Прекращай извиваться, — резко осаживаю её.
— Я же создана для соблазнения и для удовольствия, — отвечает отброшка, удивлённо захлопав глазами.
— Свою натуру попридержи. Сколько осталось этих угонщиков?
— Последний остался, — произносит она после небольшой паузы, но тут же добавляет, нахмурившись: — Он меня лапал…
— И что? Ты же создана для соблазнения и удовольствия, —
— Он одержимое дерьмо… — бурчит она.
А вот и последний вылезает из-за кустов, вертя головой в полном офигевании, словно никак не может понять, куда попал. Выглядит он при этом так, будто кто-то слепил человека из огромной кучи навоза и зачем-то оживил.
— А я-то думал, это метафора, — скривившись, уменьшаю обоняние, благо я не только телепат, но и физик, умеющий отключать ненужные ощущения. — Не смей подходить! Стой, говорю, нахрен!
— Убей его, Филинов! — Оранж зажимает нос, морщась так, словно его самого сейчас стошнит.
— Чтобы эта вонючая куча осталась с нами здесь? Совсем рехнулся? — отзываюсь я и, повернувшись к Демону, бросаю: — Отойди на пару… нет, три метра. Ага, постой пару сек.
Демон замирает на месте. Я отправляю в его ноги псионический импульс. Удар проходит мгновенно, и всё ниже пояса у него просто отключается. Он теряет опору, спотыкается, нелепо заваливается набок и с глухим треском падает в кусты, прорубая в них глубокую борозду.
— Ползи к своим, — бросаю я.
Он сипло что-то отвечает, но слова тонут в хрипах и бульканье. Кряхтя, упираясь локтями и коленями, дермодемон начинает медленно отползать в сторону руин древнего города. За ним тянется широкая, влажная полоса из навоза — лучшего следа и не придумать.
А я отворачиваюсь от этой картины и подхожу к грубзу — здоровенному, широкоспиному демоническому животному, чья кожа в некоторых местах выглядит так, будто это застывшая лава, потрескавшаяся и тёмная. Сама по себе зверюга вроде спокойная. На его спине закреплён массивный костяной каркас, а сзади, на прочном, натянутом тросе, прицеплена костяная клетка на колёсах. За решеткой толпа отброшек: мужчины, женщины, и даже такие экземпляры, на которых и смотреть-то неловко от того, что не разобрать, парень это или девка.
— Выходите, — говорю, срывая замки и распахивая створки клетки.
Но никто не сдвигается с места. Сидят, жуют какие-то листья, дёргающиеся и явно живые, и лениво косятся в мою сторону. Наверно, это кикса. У них сейчас всё внимание приковано к траве.
— Мне повторить? — поигрываю пси-гранатой.
Один молодой, почти модельной внешности, только белокожий и вместо рук у него массивные тупые крабовые клешни, — медленно поднимает взгляд:
— А если угонщики спросят, как мы выбрались?
— Смело гоните всех собак на меня, — отвечаю с широкой ухмылкой. — Хотя я сам к ним скоро наведаюсь и расскажу.
Он, помявшись, протягивает мне в своей крабовой клешне пару одержимых листков киксы — они шевелятся, изгибаясь.
— Возьми киксу. Пожуй, расслабься. Ты злой и гневный, смертный. Надо быть добрее.
— Ну это мне решать, — хмыкаю, игнорируя «подарки». — Кстати, вас тут чем кормят?
— Ну… — он мнётся, — нас кормят одержимыми кусками мяса из того ящика, — кивает в угол. Там стоит небольшой контейнер на цепи, он дёргается и трясётся, внутри кто-то или что-то рвётся наружу. — Приходится есть живьём.