Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус

Посняков Андрей

Подскочив, небольшой, на излете, камень, угодил в красный щит Павла. Выпустив в отместку стрелу, верный оруженосец Неждан погрозил выглянувшим из-за каменного зубца воинам кулаком.

– Башню! – подскочив неведомо откуда, взвил на дыбы коня молодший князь Ростислав. – Ставьте башню. Павел, давай-ка со своими людьми помоги.

– Башню? На льду? – оглянувшись, удивленно переспросил Ремезов. – А смысл? Где река, а где стены? Тут же круча.

– Все равно сподручнее будет таранщикам. Да и камнеметы прикрыть.

А вот это молодой князь очень

даже верно заметил – камнеметы, – а Павел не обратил внимания – да и не до того было, как раз намеревался ползти вместе со своей дружиною вверх по лестнице… хорошо, не пополз, так бы, может, словил лбом камень, никакой бы шлем не помог.

Монголы – скорее, все-таки булгары или даже китайцы – уже устанавливали на льду Вислы баллисты и катапульты – раннесредневековую артиллерию, – намереваясь метать в город бревна и камни, запас которых был пополнен в пути… правда, ненамного. Тогда какой смысл?

– На берегу костры жгут, боярин, – присмотревшись, промолвил подскочивший Окулка-кат. – Видать, готовят гремучую смесь.

Павел усмехнулся, поправив на голове шлем:

– Пущай себе готовят, наше дело – башня. Княжий приказ слыхали?

– Слыхали, господине.

– Ну, так пошли. Нечего тут маячить.

Обслуживающие баллисты с катапультами люди времени зря не теряли – ставили своих «монстров» на широкие лыжи-полозья, точно такие же имелись и у приземистой башни, в которую с подозрением всмотрелся Ремезов. Покачал головой:

– Нет, до верха стены не хватит… А вот если передние венцы подрубить – как раз к воротной башне ляжет.

– Верно, боярин, ляжет, – охотно подтвердил Окулко. – Как раз и площадка. Рванем? Царевичи на три дня град обещали отдать.

Павел нервно дернул губою:

– Не спеши раньше времени на тот свет, парень. Ишь ты – на три дня…

«Царевичи» – так, не вдаваясь в детали, смоляне с литовцами называли Орда-Ичена, Байдара, Кайду.

– Готова башня? А ну, навались, парни!

Снова прискакал князь, скомандовал, махнул рукою. Ему в помощь замахал и Павел, естественно, сам он башню не толкал – не боярское это дело – лишь подбадривал своих ратников. Дело двигалось споро – сдвинувшись с места, срубленная из крепких бревен громадина, поскрипывая полозьями, заскользила по снегу, быстро приближаясь обрывистому холму, на котором и расположился осажденный город.

Позади что-то ухнуло… С воем пронесся над головой камень… нет – огромный глиняный горшок, начиненный зажигательной смесью – за стеной, на месте падения, сразу же вспыхнуло пламя, поднялся столбом черный густой дым.

Снова что-то пронеслось… Снова огонь, дым…

– Этак, господине, все сгорит – нечего будет и грабить! – повернув голову, ухмыльнулся толкающий башню Митоха.

Наемник, что с него взять? Впрочем, как и вся смоленская рать… или те все же не наемники, а верные вассалы?

Странно, но на новую угрозу защитники города реагировали как-то вяло: лишь пустили несколько стрел да метнули пару копий. Ремезов покачал головой: то ли стрел уже у сандомирцев

не осталось, то ли защитников, а скорее – ни того уже, ни другого. Да и этот участок считался защищенным куда лучше других – высокий берег круто обрывался к Висле: и так-то непросто забраться, а уж если сверху камни да кипящая смола на головы… Впрочем, не было больше ни камней, ни смолы… Никем не остановленная, башня с разгону въехала в берег, привалившись к его склону гигантской лестницей, по которой, подбадривая себя криками, тут же ринулись воины – русские, булгары, литовцы. Над их головами продолжали лететь горшки с зажигательной смесью, камни, ледяные глыбы и бревна – осадные орудия монголов работали методично и действенно.

Вот снова ухнуло… И часть стены зазмеилась все расширяющейся трещиной, вызвавшей у осаждающих радостный многоголосый рев. В ответ ему слышался лишь все тот же колокольный звон – грустный и какой-то обреченный, похоже, горожане уже и сами не очень-то верили в благоприятный для них исход дела.

Откуда-то слева – именно там штурмовали стены основные силы – донеслись вдруг какие-то невероятно дикие звуки – утробный рев труб, яростный гром барабанов и звон литавр, торжествующий вой…

– Там, похоже, прорвались, – повернув голову, промолвил Неждан. – Пора и нам, господине?

– Пошли.

Взмахнув мечом, Ремезов, соскочив с башни, ринулся в змеившийся впереди разлом, куда давно уже рвались булгары Гази-Бараджа. Следом за боярином, яростно крича, бежали его люди – Окулко-кат, Митоха, Микифор и прочие.

Немногочисленные защитники были повержены сразу. Кого-то пронзил меч, кого-то – копье… а кое-кто, видя такое дело, и сбежал, растворившись в узости городских улиц, где вполне можно было укрыться, используя дым пожарищ и разрушенные остовы домов.

Снова затрубила труба, на этот раз – справа, за тощим, царапающим шпилем небо костелом. И там тоже прорвались. И слева… И здесь.

И вот уже везде закричали, заулюлюкали – то, потоком растекаясь по улицам, ворвалась в обреченный град неудержимая монгольская конница.

– Ну? – опустив окровавленную секиру, радостно оглянулся Митоха. – Теперь, боярин, и наше время пришло.

Оставшиеся в живых дружинники нетерпеливо оглянулись на Ремезова. И как он мог их сейчас удержать? Бились, не щадя живота своего, проливали кровь, теряли товарищей… Теперь за все заплатит Сандомир! А как иначе? На то и война – пусть проигравший плачет!

Везде, везде уже победно трубили трубы, и последний колокол, все еще звонивший на башне костела, вдруг резко оборвался, затих. Все… для защитников теперь уже все кончено… А вот для победителей все еще только начиналось! Самое радостное и долгожданное – грабеж! Горе побежденным! Пусть проигравший плачет.

Ах, с каким нетерпеньем горели глаза дружины! Ну, Митоха, понятно – наемник – чего от него ждать? Но остальные-то, простые деревенские парни – Микифор, Неждан, Яков. Даже Ондрейко с выселок – и тот туда же: повернув голову, углядел, выкрикнул: