Боярщина

Писемский Алексей Феофилактович

– Будто?
– сказал граф; глаза его заблистали радостью.
– Поди, Иван, скажи, чтобы люди встретили.

Иван Александрыч выбежал.

– Милочка моя, душечка... ах, как она хороша! Глазки какие! О, чудные глазки!
– говорил старик, потирая руки, и обыкновенно медленные движения его сделались живее. Он принялся было глядеть в зеркало, но потом, как бы не могши сдержать в себе чувства нетерпения, вышел в залу. Анна Павловна, одетая очень мило и к лицу, была уже на половине залы.

–

Милости просим, моя бесценная Анна Павловна, - говорил старик, протягивая к ней руки.

Мановская поклонилась.

– Ручку вашу, ручку... или нет, я старик, меня можно поцеловать... поцелуйте меня!

– Извольте, граф, - отвечала с улыбкой Анна Павловна.

Они поцеловались. Граф под руку ввел ее в гостиную. Иван Александрыч остался в зале (при гостях он не смел входить в гостиную). В этой же зале, у дверей к официантской, стояли три лакея в голубых гербовых ливреях.

– Иван Александрыч, Иван Александрыч! Кто эта барыня?
– спросил один из них.

Иван Александрыч ни слова не отвечал: он очень обижался, когда с ним заговаривали графские лакеи.

– Иван Александрыч! Что вы, сердиты, что ли? А еще старый приятель, продолжал насмешник, и лакеи захохотали.

Сконфуженный и раздраженный, Иван Александрыч глядел в окно.

Между тем граф усадил свою гостью на диван и сам поместился рядом.

– Ах, если б вы знали, с каким нетерпением я вас ждал!
– начал он.

– Благодарю, граф.

– И... только-то?

Анна Павловна ничего не отвечала.

– Я вас очень люблю!
– продолжал старик, ближе подвигаясь к Анне Павловне.
– Дайте мне еще поцеловать вашу ручку: вы все что-то печальны... Скажите мне, любите ли вы вашего мужа?

Анна Павловна вспыхнула.

– Всякая женщина должна любить своего мужа, - сказала она.

– Нет, вы скажите мне откровенно, как другу вашего отца, как человеку, который дорожит вашим счастьем и который готов сделать для вас все.

– Я люблю моего мужа, - отвечала молодая женщина, не решившаяся быть откровенной.

– Нет, вы не любите вашего мужа, - возразил Сапега, внимательно смотря на свою гостью.
– Вы не можете любить его, потому что он сам вас не любит и не понимает.

– Кто вам сказал это, граф?

– Мои собственные наблюдения, милая Анна Павловна. Будьте со мною откровенны, признайтесь мне, как бы вы признались вашему отцу, который, помните, любил меня когда-то. Скажите мне, счастливы ли вы?

Анна Павловна начала колебаться: ей казалось, что граф говорил искренне, и слезы невольно навернулись на ее глазах.

– Я вижу, вы не любите мужа, и он вас не любит, - продолжал граф, едва скрывая внутреннее удовольствие.

Анна Павловна не могла долее воздержаться и зарыдала.

–

Бедная моя, - говорил граф, - не плачьте, ради бога, не плачьте! Я не могу видеть ваших слез; чем бесполезно грустить, лучше обратиться к вашим друзьям. Хотите ли, я разорву ваш брак? Выхлопочу вам развод, обеспечу ваше состояние, если только вы нуждаетесь в этом.

– Граф, - возразила молодая женщина, - я должна и буду принадлежать моему мужу всегда.

Сапега увидел, что он слишком далеко зашел.

– По крайней мере позвольте мне участвовать в вашей судьбе, облегчать ваше горе, и за все это прошу у вас ласки, не больше ласки: позвольте целовать мне вашу ручку. Не правда ли, вы будете меня любить? Ах, если бы вы в сотую долю любили меня, как я вас! Дайте мне вашу ручку.
– И он почти силой взял ее руку и начал целовать.

Внутреннее волнение графа было слишком явно: глаза его горели, лицо покрывалось красными пятнами, руки и ноги дрожали.

Анна Павловна заметила это, и неудовольствие промелькнуло по ее лицу. Она встала с дивана и села на кресло.

– О, не убегайте меня!
– говорил растерявшийся старик, протягивая к ней руки.
– Ласки... одной ничтожной ласки прошу у вас. Позвольте мне любить вас, говорить вам о любви моей: я за это сделаюсь вашим рабом; ваша малейшая прихоть будет для меня законом. Хотите, я выведу вашего мужа в почести, в славу... я выставлю вас на первый план петербургского общества: только позвольте мне любить вас.

Негодование и горесть изобразились на кротком лице Анны Павловны.

– Умоляю вас, граф, не унижайте меня; я несчастлива и без того! сказала она, заливаясь слезами, и столько глубоких страданий, жалоб и моления, столько чистоты и непорочности сердца послышалось в этих словах, что Сапега, несмотря на свое увлечение, как бы невольно остановился.

В первый почти раз женщина не гневом и презрением, а слезами просила его прекратить свои искания, или, лучше сказать, в первый еще раз женщина отвергнула его, богатого и знатного человека. Он решился притвориться и ожидать до времени. "Ее надобно приучить к мысли любить другого, а не мужа, - подумал он, - а я ей не противен, это видно".

– Простите моему невольному увлечению и останемтесь друзьями, - сказал он, подходя к Анне Павловне и подавая ей руку.

Во весь остальной день граф не возобновлял первого разговора. Он просил Анну Павловну играть на фортепиано, с восторгом хвалил ее игру, показывал ей альбомы с рисунками, водил в свою картинную галерею, отбирал ей книги из библиотеки. Узнавши, что она любит цветы, он сам повел ее в оранжереи, сам вязал для нее из лучших цветов букеты, одним словом, сделался внимательным родственником и больше ничего.