Боярская стража. Книга II
Шрифт:
— Он без охраны? — спросил я Марию, сидевшую со мной за одним столиком.
— А зачем ему? Украдут?
— Ну не знаю. Вандалы повредят, кенгуру напрыгнет или собака-динго пометить попробует…
— Там непроницаемая защитная сфера. Удар в пару сотен Больцманов держит, не каждый магистр за день пробьет, какие вандалы, — только отмахнулась Мария.
— А ты можешь с ним синхронизироваться? — появилась у меня вдруг идея.
— Зачем? А, замерить силу твоего выстрела? — сразу догадалась Мария.
— Да.
— Нет, одна не могу. Господин профессор! — обернулась Мария к сидящей
— Суть? — коротко поинтересовалась Селиверстова.
Исчезновение Барятинского ее заметно подкосило. Как и я, она больше не улыбалась, вот только причины выжженных эмоций у нас совершенно разные.
Мария, в ответ на взгляд серо-голубых глаз Селиверстовой показала на меня.
— В последнее время я провел несколько экспериментов и очень похоже, что мое эфирное тело увеличилось. Поэтому хотел бы замерить выдачу энергии с выстрелом по нижней отсечке. Мария говорит, что вы можете помочь ей синхронизировать потоки с защитной сферой обелиска, чтобы примерно понять мощность моего выстрела.
— Зачем обелиск? Я поставлю щит, стреляй в меня. Скажу совершенно точно, а не примерно.
В Скобелеве я именно так и делал. Стреляя в Зверева на минимуме, я выдавал одним выстрелом один Больцман. На максимуме — больше десятка. Зверев тогда не опасался за себя, потому что щит у него легко держит полусотню. У Селиверстовой наверняка не меньше, если не больше, как у адепта льда, противоположной огню стихии. Вот только Мария, когда пыталась сделать замер, говорила об увеличении в тридцать-сорок раз. Маловероятно, конечно, мне кажется она ошиблась — не может быть такого огромного скачка значений. Хотя даже если это так, зазор есть, но все равно рисковать профессором я не хочу. Но и раскрывать все карты не хочу тоже.
— Профессор, там сложносочиненный эксперимент. Долго объяснять, но именно обелиск важен. Поможете?
— Хорошо, пойдемте.
Селиверстова согласилась невероятно легко и быстро. Случись подобный разговор еще десять дней назад, не успокоилась бы, не вынув из нас информацию по самым мелким деталям, а сейчас с ее апатией ей было абсолютно все равно что там у меня за сложносочиненный эксперимент.
Оставив остальную команду ужинать, сказав, что придем через пятнадцать минут, втроем вышли из отеля. Под призрачным светом полной луны, в полной тишине, дошли до сияющего голубым обелиска. Сейчас, в темноте, была едва заметна сотканная из шестиугольников накрывающая его полусфера. Мария с профессором встали от нее по сторонам и некоторое время настраивались на отзвуки эманации силы.
— Готово, стреляй! — крикнула Мария.
— Куда стрелять?
— Прямо в обелиск, на уровне глаз.
Кивнув, я достал маузер из кобуры. Оружие в руке сияло заметно ярче, чем обычно в таких случаях — эфирное тело мое действительно увеличилось. Поставил барьер — отсекая потоки энергии, чтобы выстрел пошел по самому минимуму.
Выстрел на открытом пространстве раздался как-то скромненько. Но ударив в защитное поле, заряженная энергией пуля вспыхнула ярким пламенем, на краткий миг ярко высвечивая сотканную из гексагонов сияющую синим полусферу, а потом я полетел
Летел долго, потом приземлился и еще долго ехал по земле. Остановился лежа на спине и глядя на темнеющее вечернее небо. Вокруг протяжный гулкий звон… А, нет, это у меня в ушах гудит.
Поморгал, поднялся, осмотрелся. На месте обелиска — огромная яма глубиной метров в десять. Неровная, грушевидной формы — продолжаясь рвом, уходя вдаль на полусотню метров. От обелиска, кстати, ни камушка не осталось.
Мария неподалеку справа, стоит на коленях и трясет головой. Селиверстова, немного шатаясь, подходит ближе, обхватив голову и запустив руки в спутанные волосы. На ноги встала, но пока в себя не пришла — смотрит в пространство широко открытыми глазами. Я пошел к Марии, помог подняться. Жмурится, с трудом фокусирует взгляд, но вроде приходит в себя. Оперлась на руку, вместе пошли навстречу Селиверстовой.
— Господин Морозов, — чуть растягивая гласные, с трудом и звенящим от злости голосом проговорила профессор. — Вы меня крайне разочаровали! Собираясь использовать новое сильное оружие, врать мне о том, что будете использовать стандартное по нижней планке…
— Нет.
— Что нет?
— Я вам не врал.
Селиверстова зажмурилась, как пытающийся осмыслить что-то важное глубоко пьяный человек.
— Я вам не врал, господин профессор. Нижняя планка барьера, выстрел пулей, сопряженной с накопителем янтарь-один.
— И на выходе больше трех сотен Больцманов?
— Сам удивлен, профессор.
На самом деле да, удивлен, но не очень сильно. Три сотни — примерно столько же каратов было в бриллианте Маргарет, силу которого она полностью выплеснула в меня с расчётом на полную аннигиляцию. В иной ситуации и мое отражение могло не сработать, вот только я ведь еще до этого сроднился с камнем. Именно с его помощью наставник Альберт фон Вартенберг сделал из меня владеющего силой в ходе жертвоприношения; сроднился — если можно так сказать, я и с Маргарет, долгими вечерами «заряжая» камень. Так что вместо того, чтобы меня уничтожить, камень перестал существовать, а результат получился совершенно неожиданный.
Эксперимент, более невозможный к повторению — учитывая смерть души прежнего обладателя тела. И эксперимент, в конечном результате которого, если взять более крупный накопитель, например, я одним движением руки смогу сносить целые города.
Это просто что-то невероятное, это надо было обдумать. И не только мне — Мария и Селиверстова находились в полнейшей прострации, глядя на огромную, оставшуюся от обелиска воронку. Вскоре послышался шум моторов — со стороны города к нам несется больше десятка машин.
— Давайте подумаем, что им скажем, — произнесла Мария.
— Пришли к обелиску для дополнительной лекции о стационарных накопителях, но едва подошли, как он взорвался, — сходу предложил я.
— Сам взорвался? — уточнила Мария.
— Ну да, а как иначе?
— Действительно, — кивнула княжна. — Наверное, брак какой-то.
— В стационарных накопителях не бывает брака, — покачала головой Селиверстова.
— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — пожала плечами Мария, бросив на меня почему-то смущенный взгляд.