Боярышня Воеводина

Милютина Елена

— Я с ним о женитьбе на Лидии Долгорукой говорила, той, что за Яшу сговорена была, так он отказался, сказал, что влюбился в Новгородскую боярскую дочь, и женится только на ней, а Лидию предложил выдать за братьев постарше.

— Пожалел тебя Миша. Женился он на своей зазнобе. Но я не против. Род древний, древней нашего. И девушку инициировать надо было. А у них в роду это можно только с мужем венчанным. Михаил Романов болел, девушка его вылечить могла только, если свой дар полностью раскроет. Как Миша говорит, дар у нее сильный. И еще одно обстоятельство было. Романову девица понравилась. Испугался Миша, что венчается тот на царство и заберет его невесту себе. Я ему не поверил, а сегодня посмотрел на будущего царя, и понял, что то, что он хочет, обязательно получит. Действительно, упрям. Надобно съездить к Тихвину, забрать невестку. Она с бабушкой в охотничьей избушке покойного деда скрывается. Вотчину, где они жили, шведы разорили. Остальные далеко слишком — в прионежье, да под самим Новгородом, а там шведы хозяйничают. Я немного отдохну и поеду. Если бы не нужда Михаила

в Москву сопровождать, уже забрал бы. Рядом же был совсем.

— Погоди, отец, ты сейчас на Москве нужнее. Давай я съезжу. Алену возьму. Федор уже от груди отлучен, кашки ест. Так что с няньками, да с присмотром маменьки пару месяцев проживет! И девице проще с Аленой будет ехать, чем с одними мужиками.

— Там еще ее бабушка, да холопка Гашка, прислужница. Для холопки и сенной девушки Алениной второй возок возьмешь. Приданое-то девушка с собой повезет, да еще Аленин багаж. Вот уладится как-то под Тихвиным и поедешь. А то там народ против шведов восстал, в монастыре укрылся, так они его сейчас осаждают. Шереметьев даже войско послал, наскреб отряд на помощь. Как уйдут шведы, так и поедешь.

— Приданое точно забрать надо — вступила княгиня, — видела я Мишины рубашки, что она ему с собой дала. Мастерица. И роду хорошего. Незаметного, но родовитого. Предки ее сглупили, связались с Марфой посадницей, недолго, но Иван III все равно в опалу отправил. Так и просидели под Новгородом больше ста лет. Может, поэтому и выжили и богатство сохранили. А по призыву Пожарского сам боярин с сыном воевать пошли, и мать с ними. Ведунья она, сильная, лечить раненых собиралась. Их здесь, на Москве видели, как Кремль от поляков очищали. Запомнили потому, что почти вся семья в ополчение пошла. Приятельница моя, боярыня Безбородова, сынка за дочку сосватать хотела, мать красавица, значит девица в нее. И богатство. Но отец ее сказал, что девица должна по сердечной склонности замуж выходить, иначе белый дар обычным, черным обернется. Обещал привезти боярышню на Москву. Дом у них здесь был, но сто лет простоял заброшенным, обветшал. Боярин его заново строить собрался. Уехали, и вот, больше года вестей нет.

— Так, ежели они сгинули где-то на войне, то получается, девица единственная наследница всего? Опять Миша козырный туз вытащил, везунчик! — усмехнулся в бороду Даниил.

— Подожди сватов хоронить, Даня, может, застряли где-то, может, ранило кого. Разберемся. Но все равно, у дочери богатое приданое должно быть. И дар. Значит, не угаснет чародейство в нашем роду! Встретимся со сватами, попрошу в приданое московскую усадьбу. Отстроим заново, будет у Мишки дом рядом, на Москве, под боком! Удобно. — Заключил князь.

Но поехать быстро не пришлось. Под Тихвином шла настоящая война. Шведы осаждали Успенский монастырь, жители и посланные Москвой отряды оборонялись. От Михаила тоже известий не было. Войско Одоевского гнало Заруцкого от Тулы на юг, и на пути у него стояла Лебедянь.

Письмо от князя Одоевского Миша получил через три дня, как покончили с предательством. Какими путями до князя дошли сведения о чуде, сразившем предателя в Лебедяни, непонятно. Но слухи ползли и это Михаилу не нравилось. Еще не дай Бог раздумает Иван-вор на Лебедянь идти, зачем тогда готовился! Приказал привести к себе пленного ксендза. Тот вначале бодрился и хорохорился, но, увидев щипцы раскаленные, скис и стал орать, что его трогать нельзя, он племянник самого папского легата в Польше, кардинала. Тут Миша его обрадовал, что ему на легата плевать, он в Польше о судьбе племянника и не узнает, а сам на ус намотал, знал, что племянниками блюдущие «целибат» священнослужители католические часто называли своих бастардов, тайно прижитых, приличия ради. Так что ксендз представлял немалую ценность в будущем торге с поляками. Однако щипцами пригрозил. Католик сдался быстро. И написал письмишко для голубиной почты, в котором сообщал, что в Лебедяни все спокойно, новый воевода — просто заносчивый мальчишка, а так называемое «Божье знамение», просто сухая гроза, и случайно ударившая первая молния, угодившая прямо в старого воеводу.

Видимо, тот слишком перекушал хлебного вина накануне. Гарнизон почти полностью принял истинную веру и ему послушен. С этой запиской Миша отправился на голубятню, отправить по назначению. Голубятник пал на колени, божился, что да, отравлял письма с голубями, куда, не знает, но по времени ответа — недалеко, скорее всего в Михайлов, или Епифань, где у Заруцкого долго стоял лагерь. И ответы приходили с голубями Лебедянскими. Вон, пришлые в отдельной клетке сидят, он их не выпускает, что бы не улетели, как и тех, кого княжич привез. Осталось у Миши четыре голубя, так что надо с умом использовать. Просто так, что бы мать успокоить не посылать. Приказал голубятнику, если ответ придет, сразу ему доложить. Голубятник верным мужиком оказался. Веру латинскую не принял, даже посидел в темнице из-за этого, но голуби запаршивели и болеть стали у его преемника, вот его и выпустить пришлось.Уладив дела шпионские, прошелся по крепости. Переправился на посад. Люди посадские собирались перебираться в крепость, зарывали в землю все ценное, что жалко было врагам отдать, и с собой взять никак. Кто-то резал скотину, солил мясо, что бы не кормить ее в осаде. Все корма предназначались лошадям, которых велено было сохранять, и десяти уже раздоенным коровам, которых брали в крепость ради молока детям, больным и раненым.

Те хозяева, у которых коровы были в запуске пред отелом, и которые хотели кормилиц своих сохранить, собирали стадо. Собирались отогнать коров в дальние леса — Перехвальский и Телепневский.

Около которых деревень и хуторов почти не было, а те, что были, уже давно были разорены. Так что поживиться там казачкам было нечем. Для присмотра и дойки наняли четырех опытных пастухов и несколько бобылок, вдов бездетных, которые должны были стадо доить, телят принимать, и выпаивать их молоком, а потом коров раздаивать. Одна бездетная казачка из Яицких казаков обещала научить делать сыр из творога, что бы молоко не пропадало. По способу Башкирцев. Ей выдали побольше соли. Стадо собирались отогнать со дня ни день, в дождливую погоду, чтбы дождь следы смыл. Кузнецы тоже собирались Двое самых умелых перетащили свой инструмент в крепость, сбираясь чинить оружие и прочий железный товар, уже соорудили маленькую печурку для разогрева железа. Остальные зарывали свое главное богатство — наковальни в землю, а молоты и топоры с собой взяли, все же оружие. Топор — ясное дело, молотом тоже можно по башке так дать, что ворог не поднимется. Одно беспокоило Мишу — обороняя Тулу князь Одоевский все-таки решился применить против конницы «варварское» оружие — картечь. Поэтому, из заказанных 50 зарядов, Михаилу доставили только 20, совсем ничего. Остальное божились довезти, как сделают. Но до осады, вряд ли. У Леонарда Миша вычитал, что первые снаряды заряжались просто камнями — окатышами. Дробленые камни летели не так далеко, и не так кучно, хотя ранили серьезнее.

Беда в том, что хоть Лебедянь и стояла на высоком берегу Дона, но берега были из песчаника, камня мягкого, который кололся почти в труху. Помог случай. Проходя по улицам посада Миша заметил около стены церкви толпу ребятишек лет по 6–8, азартно играющих в «пристенок». Подошел, играли теми самыми окатышами! Спросил, откуда камни. Оказалось, ниже по течению Дона в него впадала река по названию Красивая Меча, вот на ее берегах и были россыпи тех самых окатышей! Только далеко для детишек, ходили туда ребята постарше, а потом приходилось мелюзге выкупать окатыши у них за лакомства, или услуги — огород там прополоть, воды наносить, в общем, сделать за них домашнюю работу. Михаил посмеялся такому мелкому предпринимательству и пошел поговорить с головой. Красивая Меча впадала в Дон в десяти верстах ниже по течению. Дорог для телег туда прямых не было. Ребята плавали на лодках, или шли тропинками. Но камни тяжелые, много на себе не принесешь, так что лодка удобнее. Не понимал, зачем воеводе каменюки мелкие. Михаил тайну не раскрывал, но пообещал, что покажет. По его просьбе снарядили караван из десяти лодок, мужики взяли лопаты и погребли вниз по Дону. Окатыши оказались на загляденье — ровненькие, почти все твердые. Нагребли мешков тридцать, больше трех мешков лодка не брала, выгребать-то приходилось против течения. Михаил, взяв заранее рукавицы кожаные, тоже на весла сел, что бы балластом не плыть. Доплыли. Не доезжая до преграды, около дальнего острова сооружаемой, выгрузили мешки на покатый здесь правый берег, подогнали подводы и привезли в крепость. Ребятишки, увидев такое богатство, принялись предлагать свои услуги взамен на камни, но Миша сказал строго, что каждый может забрать десяток самых красивых, не больше, а остальные ему нужны, что бы подарочек врагу сделать. Но забирать камни не просто так, а за работу. Надо мешочки по размеру нашить из рядна плотного и в те мешочки остальные камни рассыпать. И размеры для мешков дал. Ребята быстро справились, за три дня вся галька перекочевала в мешки и карманы.Нашить мешочки строго по размеру он попросил всех женщин, переехавших в крепость.

Глава 20

Собрал солдат, пушкарей, и старшин посада и слободы, показал, зачем камни нужны были. Поставили в поле щиты деревянные, а к острову пригнали пару лодок старых, дырявых. Ударили сначала по щитам, камни их превратили в мелкое сито. Потом по лодкам. Те дружно затонули. Заодно и пристрелялись.

— Вот, мужики, в Европе давно такие заряды используют. А мы их варварскими считаем. Да, они большой урон наносят, но мы разве этих бунтовщиков к себе звали? Одно ядро, оно одного-двух всадников положит, остальные доскачут, на стены полезут. Ими хорошо стенобитные орудия уничтожать, да по пушкам бить. А мы камешками этими сразу по десять-двадцать всадников выбьем, вот и остановятся казачки, задумаются. Отобьемся! А для лодок у меня свинцовые шарики припасены. Они точно лодки потопят. Вот и не пропустим Заруцкого в низовья Дона!

Мужики быстро сообразили пользу от княжеской задумки, и через день на площади уже лежала новая куча камней. А на следующий день прискакал на взмыленном коне курьер и доложил, что Заруцкий, теснимый от Тулы пошел на многострадальный Даньков. Дальше ему только один путь — на Лебедянь. Тем более, он рассчитывает на бескровную сдачу крепости. Последние жители перебрались в острог, коров уже давно угнали, ядра и картечь приготовили. Лебедянь приготовилась к битве. На третий день на горизонте, в полях по правому берегу Дона появилось небольшое облачко. До этого два дня со стороны Данькова ветер доносил звуки пушечных залпов и ружейный треск. Понятно, Одоевский бился с ордами Заруцкого. Прискакал еще один курьер, передал приказ задержать ворогов хотя бы на день, что бы Одоевский смог маршем быстро подойти к Воронежу, куда уже спешили вновь набранные войска из служилых дворян и боярских детей. Казаков посылать не решились, боясь предательства. У Воронежа было решено дать решающее сражение и погнать статки войска бунтарей за Волгу, на Яик, к замиренным казакам, присягнувшим Михаилу. Михаил разместил на стене стрелков, приказав прятаться от выстрелов снизу за частоколом. Вот уже в облаке пыли стали различаться знамена в руках отдельных всадников. В это время раздался крик от речных ворот: