Бойфренд для Цесаревны
Шрифт:
— Даже служить в Кремле. Знаете, как в песне? — Я взял со стойки гитару, ударил по струнам:
Надо мною тишина, небо полное дождя.
Дождь проходит сквозь меня, но боли больше нет!
Под холодный шепот звёзд — мы сожгли последний мост.
И всё в бездну сорвалось. Свободным стану я — от зла и от добра.
Моя душа была на лезвии ножа!
Я бы мог с тобою
Я бы мог тебя любить, но это лишь — игра!
В шуме ветра за спиной — я забуду голос твой!
И от той любви — Земной, что нас сжигала в прах…
И я сходил с ума…
В моей душе — нет больше места для тебя!
Я — свободен, словно птица в небесах.
Я — свободен! Я забыл, что значит страх.
Я — свободен, с диким ветром — наравне.
Я — свободен, наяву, а не во сне.
Перестал играть и положил гитару назад на стойку. Все трое заинтересованно смотрели на меня.
— Свободен значит? — Спросил главный полицейский империи.
— Свободен. А что? Надеюсь, меня сразу не расстреляют. Дадут перед казнью чашку риса, стакан водки и возможность выкурить последнюю сигарету. — Сказал это с абсолютно серьёзным видом. Они все трое переглянулись.
— Алексей Николаевич, Христом богом прошу, забирай его и увези куда-нибудь. — Проговорил министр внутренних дел.
— Пошли, Андрей. — Велел мне Берестин. И пошёл к выходу. Я поплёлся за ним. Всё, гейм овер, праздник закончился. Эх, ещё бы коньячка навернуть грамм 500.
Сел в чёрный «Руссо-Балт», но машина почему то не двинулась с места.
— Значит так, Андрей и я не шучу, даже несмотря на предупреждение Ольги Николаевны. Сейчас я отвезу тебя к тебе домой. Дома сидеть и никуда не выходить без моего разрешения. Тебе всё понятно?
— То есть, я под домашним арестом?
— Считай, что так. Вопросы?
— Вопросов нет. Я всё понял.
— Я надеюсь, что ты всё понял. Разговор у нас с тобой про душам ещё впереди.
Меня привезли в бывший особняк Шереметьевых. Я вышел, и машина уехала. На первом этаже меня встретило старшее поколение Самариных, во главе с Фролом Никодимычем. Твою душу. Я прошел и замер, глядя на своих родственников.
— Андрей. — Ко мне подошла Ольга Константиновна. — Что ты натворил в Кремле?
— Ничего, бабушка. Я просто подарил Цесаревне праздник. Ей понравилось. Это главное, Ольга Константиновна. Остальное всё не важно.
— Она сбежала с официального приёма, Андрюша, устроенного в честь её Дня рождения.
— Скажем так, бабушка. Мы ушли по-английски не прощаясь.
— На крышу? — Ольга Константиновна улыбнулась. Я тоже.
— На крышу одной гостиницы. Там я ей показал ночную Москву. Потом мы пили там шампанское, я пел ей песни, и мы танцевали. Вот и всё.
— Вот и всё?! — Фрол Никодимыч смотрел на меня из-под своих густых бровей. — Цесаревна,
— Фролушка, успокойся. — Тут же вмешалась бабушка. — Зато как романтично.
— Олюшка не защищай его. Что ты устроил во дворце?
— Ничего не устроил.
— Как ничего? Ты оскорбил жениха Цесаревны. А у нас, между прочим, есть контракты с немецкими концернами.
— Как я его оскорбил? Я его не обзывал. Я просто высказался по всей этой европейской шобле, что каждые сто лет они ходят к нам, поучить нас уму-разуму, а заодно и ограбить. Правда, каждый раз получают по соплям и уползают к себе. Что мыться они начали 200 лет назад регулярно. А до этого воняли, как скунсы, но при этом смотрят на нас постоянно, как на дикарей. А сами они кто? Хуже папуасов.
Фрол Никодимыч даже закряхтел. Посмотрел на меня другими глазами. Потом усмехнулся.
— Что есть, то есть, внучок. Этого дерьма… Извини, Олюшка, у них не отнять. Что, прямо так и сказал ему в лицо?
— Ну да. А что такое? Разве это не правда?
— М-да. Правда, Андрей, правда. Ой, что завтра будет. Добавил ты нам хлопот.
— Фролушка, я считаю, Андрей всё правильно сделал. А то, что Цесаревна с ним убежала, так себя вспомни? С кем я перед самой своей свадьбой убежала, не послушав родителей и бросив жениха, которого они мне назначили?
Фрол Никодимыч засмеялся. Она тоже. Остальные улыбались. Я удивлённо посмотрел на деда. Ничего себе! Так он сам был ещё тот ходок по молодости, если сумел чужую невесту, практически, из-под венца увести! Ловко!
— Вот, дорогой мой. Сразу видно, настоящий Самарин! — Бабушка погладила меня по плечу. — Андрюша, ты есть будешь?
— Спасибо, но не хочу. Я бы в свою комнату сейчас хотел. Остаться один.
— Иди, Андрей. — Разрешил мне дед.
Я поднялся в свою комнату. Разделся там. Потом сходил в душ. Долго стоял там, уперевшись руками в стенку под струями воды. Что со мной? Почему в душе моей что-то болит, при воспоминании о ней? Неужели я влюбился? Плохо, Андрей. Тебе её не видать, как собственных ушей, даже не смотря на все капиталы твоей нынешней семьи. Кто ты и кто она?! Но я до сих пор чувствовал тепло её тела, даже пусть и через её платье. Особенно когда она обняла меня и прижалась ко мне. Может и правда уехать куда-нибудь. Например в Южную Америку? Дед же сказал, что там активы. Вот только при мысли, что этот напыщенный саксонец будет обнимать её и даже больше, глухое раздражение в душе начинало перерастать в ярость. Закрыл глаза. Вдох-выдох, вдох-выдох. Успокойся.
Сполоснувшись, вытерся полотенцем насухо. Оделся и вышел. Через некоторое время ко мне в комнату постучались. Я лежал на кровати. Если честно, никого не хотел видеть. Но стук повторился. Пришлось вставать, накидывать халат. Время было половина третьего ночи. Открыл. За дверью стояли мои сестрички, Зоя с Настей, тоже в халатах.
— Андрей, можно к тебе? — Спросила Зоя.
— Зачем, мадемуазели?
— Ну, Андрей. Тут такое в сети творится. — Шёпотом сообщила Настя. Я горестно вздохнул и пустил их к себе. Они моментально прошмыгнули внутрь. Устроились, одна в кресле, вторая залезла ко мне на постель с ногами. Я сел рядом.