Бойся мяу

Юджиновский Матвей

Проснулся только утром от того, что Саша перебирался через него. В деревне вставали рано – без этого никуда. И Женя вроде знал почему. Знал, но забыл. Он остался еще поваляться в постели. Один, свободно, нескованно. Дрейфовал где-то на границе сна и только нырял, как крючком на поверхность вытягивал голосистый петух. И было это такое приятное ощущение. Истинно деревенская мелодия. И если бы Женька спросили вдруг, чем отличаются деревня и город, наверное, он бы назвал первым именно это утреннее пробуждение. Вот откликнулись по очереди и соседские петухи. Красиво же.

Несмотря

на то, что хозяева и гости, старшие и младшие, девочки и мальчики, в конце концов, – все вылезали из кроватей в разное время, войдя на кухню, Женя увидел за столом всех сестер и Сашку. Лариса и Таня больше походили на него и Катю, чем на Катю и Олю. В том плане, что, кажется, и у них разница в возрасте тоже была небольшая. Он не знал, много ли у сестер общего, но для него они всегда были разными. Лариса – миниатюрная, круглолицая, светловолосая и задорная. Таня – высокая, стройная, большелобая, с темными, длинными волосами и красивой улыбкой.

За завтраком над столом переливался, как компот в графине – от стенки к стенке, дружный разговор. Катя, хлебая суп, пожаловалась, что всю ночь ей было жарко под одеялом. Лариса ей ответила, что в сенях вот вообще в самый раз – прохладно, приятно. И закинула в рот помидорку.

Таня тут же поделилась:

– Только вот с нами спала непонятно откуда взявшаяся кошка, теперь вот боимся – лишь бы вшей не подхватили.

И они с Ларисой рассмеялись. А Женек вспомнил, а может, даже придумал только сейчас: ямочки на щеках – вот, что делало их железно родными. Ямочки – близняшки и одни смех на двоих.

У Саши над столом торчала одна лишь голова, и внимание ее было приковано кусочками ватрушки. Катя предложила меняться диванами:

– Ну а что? Можно же через день.

Сестры вновь рассмеялись, только Оля буркнула ей:

– С ума не сходи, – и стала собирать пустые тарелки.

Потом они поговорили, что надо бы в коллективном саду собрать яблоки и, может, потом помочь бабушке и дяде Юре с прополкой картошки. На этом месте Катька повернулась к Жене, спросила – собирается ли он забирать футболку, которую оставил в чулане. Он лишь пожал плечами. «Наверное, надо», – подумал и удивился, что без тревоги и неохоты.

Наконец, сестры вновь принялись обсуждать, что после всех этих дел можно и погулять сходить. Забегали улыбки и зазвучали имена, о которых Женька не имел представления – ну, если только «Артем». Катя тут же оставила его расспрос, встряла в их разговор и так и увязалась с ними.

Девчонки ушли. Но и мальчики не стали сидеть дома. Дождь перестал еще вчера после обеда, и под горячим солнцем земля просохла, за исключением некоторых крупных луж. Женька и Саша нацепили кепки и оба в шортах слетели с крыльца во двор. Большой и немного Г-образный. Из бетона была только дорожка от дома к воротам, остальная территория – вытоптанная земля да редкая трава. Напротив дома чернела банька, между их торцами, выходящими на улицу – ворота. Напротив ворот, замыкая двор, возвышались хозяйственные постройки: амбар, курятник, хлев для коров и свиней, сеновал и сарай под инструменты.

Чуть поболтались по двору. Попрыгали через

лужи, поглазели в темноту колодца и поигрались с эхом.

– Эй! – бросал вниз Женя.

– Там глубоко… – выпучивая глаза, шептал Сашка.

Затем, гогоча, погоняли кур. И очень скоро уже с криками убегали от петуха. На бегу было совсем не весело, но за воротами хлева похихикали. Это помещение построили сквозным, и через вторые ворота они вышли к полю, засаженному овощами. Но только картошка слегка волнистыми рядами тянулась на всю длину. Край поля был удивительно далеко. Больше стометровки на стадионе в школе, знал Женек.

Они постояли, поглазели на согнутые пополам фигурки бабушки и дяди Юры где-то там, у финишной черты.

– Там дальше лес. Большой и темный, – вытянул Саша руку, указывая за край поля, где в ряд стояли высокие деревья. – Там живет йети.

– Класс. Мы же сходим туда? – обрадовался Женя. Не будет йети – всегда можно «отыскать» его следы.

Сашка напрягся:

– А если он злой?

– Возьмем расческу, почешем ему за ухом, и он подобреет.

– Да?

– Я бы подобрел.

Братик, прикинув, довольно закивал.

Потом сходили по очереди в туалет, что попахивал рядом. И решили идти на улицу. С тревогой осторожно пробрались во двор. Но петух, похоже, о них позабыл. Они пересекли двор, вновь пролетев над лужей. И, лязгнув засовом двери, выскочили на улицу.

Сашка привел к песочнице, которой оказалась золотистая горка высотой ему почти до макушки. С одной стороны песок успел подсохнуть у поверхности, с другой оставался влажным. Они принялись строить и лепить. Замки, крепостные стены, извилистые дороги. И рыть пещеры, рвы.

Скоро к ним присоединились соседские мальчишки. Друзья Сашкины или не друзья, не были – так станут, подумалось Жене. На самом деле, он уже заскучал. Да и в голове засела подзадоривающая мыслишка – он должен вернуть себе футболку. Действительно, ведь это несерьезно – оставить ее там, практически выбросить просто потому, что… там темно?

И когда ребята вчетвером сгрудились на одном склоне горки, увлеченно пытаясь объединить крепости в одно королевство, Женек покинул их.

– Я это… схожу, в общем, ну… в туалет. И, наверно, знаешь, захвачу машинки, чтобы можно было погонять по нашим дорожкам, – отпросился он.

Саша поднялся с корточек и растерянно уставился на него. Но быстро кивнул. Хотел было присесть, но все-таки подошел. Поманил пальцем. Женя чуть пригнулся, и братик сказал на ушко:

– Возьми старые. Красную с открывающимися дверками и милицию не бери.

Женек улыбнулся, кивнул и направился к дому.

Он очень уверенно вскочил на крыльцо, очень уверенно скинул кроссовки и наигранно уверенно пересек сени. Но у самой двери чулана свернул в кухню – мол, проверить, что никого нет. Оглядел пустую кухню, зачем-то проверил и под столом, и за печкой. Как будто взрослые станут там прятаться? Рассердившись на себя за глупое желание потянуть время, сжал кулаки, обернулся к сеням. И пускай сердце бьется, отмахнулся он и устремился обратно. На широком пороге кухни, правда, замер.