Бойся мяу
Шрифт:
Смотрел, как Оля с Катей едва не бежали. Бедная Оля! Откуда у нее столько сил? Столько смелости? Ему стало жаль ее и как-то виновато за себя – она старшая, она решает, она отвечает. А что тут сделаешь?..
Замерцали всполохи. Мурашки по коже уже не бегали – просто стояли и пускали дрожь под собой. Метров сто до конца подъема. Какой там «сухо» – все так же заливает!
А что сделаешь? В деревню уже не вернешься, здесь нигде не укроешься, даже – на свой страх и риск – под деревом. Телепортация?.. Не существует. Тут уж пришлось Женьку смириться. Что сделаешь? Только вперед. Или, и в самом деле,
Гудок!
Сквозь ворчание грома пробился автомобильный гудок. А через пару секунд рядом затормозила машина. Та самая болезненно рыжая «восьмерка». Дождь барабанил по рыже-ржавой крыше, двигатель тихо урчал. Медленно опустилось переднее боковое стекло. Оно, как и, похоже, все стекла, оказалось затонированным. Оля подошла к окошку. Катя встала чуть за спиной.
Новая вспышка мелькнула в заднем стекле, когда и Женек приблизился к машине. Искра отразилась какой-то блеклой, вялой и тут же пропала в черноте стекла. Прижимаясь к Кате, он пытался понять, что ему напоминает эта чернота. И отчего хотелось просто пройти мимо, а то и сбежать.
Раскаты грома заглушили голоса. Но и когда они стихли, Женя смог расслышать только сестрин голос. Попробовал заглянуть в салон, но обзор загораживала Оля, а еще больше мешала Катя, старавшаяся сделать то же самое. Наконец Оля выпрямилась, обернулась:
– Подвезет до деревни. Едем, – она вроде бы и не спрашивала, махнула рукой, как бы приглашая, но сама не спешила, мешкала.
– Боже, наконец-то! Поехали, – устало обрадовалась Катя.
И они шагнули к задней дверце.
В этот краткий миг Женек успел заглянуть в салон – через сужающийся проем окошка. Но увидел лишь рыжий затылок и левую кисть на руле. Неестественно крупную и красную, а пальцев… Он хотел бы, чтоб ему лишь померещилось – конечно, а как еще, разумеется, просто показалось. И все же… Пальцев было шесть. Не понятно почему, он был так в этом уверен, хотя даже не заметил, что считал их – один, два, три… шесть.
Миг прошел, черное стекло поднялось полностью.
Оля открыла дверцу. Катя перед ней шаркала кроссовками по асфальту в ручье – чистила подошвы. И тут Женю ударило. Сверкнула молния, бахнул гром, и его тряхнуло. Он вспомнил, осознал и едва не закричал.
Задняя дверца! На «восьмерке» нет задних дверей! Никакая это не «восьмерка». «Девятка»!
И что? Ну и что? Что? Почему ему так не по себе? Почему он пятится, а живот скрутило?
«Но в «девятку» не цель…» – прозвучало в голове и повторилось эхом. Всполохи побежали по небу, но в секунду потонули в черноте стекол. Катя забралась в салон. Исчезла в нем.
Грянул гром, как будто треснул мир. И Женя вышел из оцепенения.
Нельзя! Нет, в «девятку» нельзя!
Оля тоже очищала подошвы и передавала Кате сумку. Обернулась к Жене. Волосы ее теперь свисали мокрыми змейками, кремовый топ вымок полностью, и сквозь ткань просвечивал лифчик.
– Давай скорее. Обувь почисти только, – замахала она рукой.
Он слабо замотал головой:
– Нам нельзя туда садиться.
– Что?.. Почему? – Она перестала топтаться на асфальте.
– Водитель так предупредил, – ответил он, не двигаясь с места.
– Не говорил он такого. Не видишь – ждет. Давай шустрее. – Оля протянула руку.
Женя шагнул.
– Не задерживай, Женя. Что с ума сходишь? – Оля сделала серьезное лицо и сурово уставилась.
– Нет. Не хочу. Нам нельзя! Пойдем дальше.
Посмотрел на нее с мольбой, а затем скосился обратно в салон. Водитель забарабанил по рулю. На его подголовнике с обратной стороны висела маска лисы. Совсем не для детского утренника.
Оля согнулась, заглянула в салон:
– Простите, пожалуйста, сейчас мы. Сейчас-сейчас. Извините.
– Да ничего, – бросил водитель.
И Женька заколебался, а не валяет ли он, в самом деле, дурака. Настолько мирным, приятным и добрым оказался этот голос.
– Женька, хватит тупить! Бесишь! – крикнула с сидения Катька.
Он шагнул к машине. Оля подошла и потянула.
– Протри кроссовки. Давай резче. Вот тут лужица.
Он стал неуверенно шаркать, опустив голову. С каждой секундой росло жуткое чувство, что из нутра машины его изучает чужой, острый взгляд. Женек не поднимал головы, наблюдая, как грязь с подошв растворяется в луже. Шею сковало. Там, куда целили эти неведомые глаза, он ощущал мурашки. И все-таки знал, что все равно посмотрит. Как бы ни было страшно, посмотрит. И быстро вздернул голову – хотел поймать водителя, увидеть его лицо.
Но тот сидел все так же, взирая перед собой. Зато хищные, черные и в то же время пустые глаза лисьей маски всматривались. Не отрываясь и не моргая. Глубоко-глубоко, туда, откуда разливался холодом по телу страх. Женя и сам не знал, где эта червоточина. Но лиса нашла, довольная и голодная. Мотор вдруг зарычал по-звериному.
Буря вновь метнула искр. Оля дернулась. Стала его подталкивать.
– Оль, давай не будем. Я не хочу. Я… я, мне… страшно, – последнее он прошептал.
– Так, Женя! Хватит уже! Ты домой хочешь? Скоро ночь. Гроза, дождь. Всё, залезай давай! – чувствовалось, как она едва сдерживает раздражение.
Он снова отступил. Оля схватилась за голову.
Почему они мне не верят? Мы же семья… Женек не знал, что делать. Сесть в машину, а потом винить себя. Или… Но как ему убедить их? Как вырвать из черного-черного сундука?
– Давай дойдем, мы же…
– Нет! – оборвала его Оля. – Уже поздно, мы все мокрые! Я устала, а помощи от вас… Быстро залезай.
И он заплакал. Заревел в голос. Надул губы, опустил голову и заныл, как капризный молокосос. Это единственное, что он придумал. Оля толкнула его к двери. Он отмахнулся, вырвался, отбежал. Присел на корточки и продолжил ныть.
– Достал! – взорвалась Оля. И словно в ответ – проворчал гром.
– Катя, вылезай! – процедила она. И нагнулась за сумкой.
Бухнула сумка. Топнула Катя, спрыгнув с сидения. Хлопнула дверца, замкнув тьму.
«Девятка» тронулась. А затем рванула, мерзко гогоча. У самой вершины склона приняла в себя осколки молний, метнувшихся к земле. И в их огне исчезла.
В один миг стих ветер. А затем по склону скатился запоздалый хрупкий гром. И вновь стало тихо. Только Женька подвывал.