Бойтесь своих желаний
Шрифт:
– Вот видишь, как тебе подфартило, это еще хорошо, что я с тобой заговорила, а то ты так бы и прошла мимо.
– Да, действительно повезло.
Виктория Алексеевна вытянула вперед правую руку.
– Там под лестницей табуретка стоит, иди, возьми и присаживайся. Я так понимаю, ты поговорить со мной желаешь, раз в гости наведалась?
Копейкина медлила.
– Здесь, наверное, не самое подходящее место для беседы, людно очень, народ туда-сюда ходит.
– О чем же таком секретном ты рассказать мне хочешь?
– Виктория Алексеевна, я с вашей внучкой… с Татьяной
Пенсионерка дотронулась до сердца.
– Вам плохо?
– Нет, нет, просто в боку кольнуло. Такое иногда случается, не обращай внимания.
– Я только вчера узнала о случившемся, – продолжила Катка. – Сегодня решила сразу прийти к вам. У меня в голове не укладывается, что Тани больше нет. Мы ведь с ней практически подружились, мне казалось, сможем стать хорошими подругами. Иногда созванивались, на переменках всегда у нее в кабинетике болтали. А потом неожиданно для всех Таня уволилась, наше общение сошло на нет. Я не знаю, что именно произошло, но только на мои звонки она стала реагировать достаточно прохладно. На все вопросы отвечала либо «да», либо «нет». А сама вообще звонить перестала, – Ката шаркнула ногой, – теперь вот известие о ее гибели. У меня голова идет кругом.
Не глядя на Катку, Виктория Алексеевна тихо сказала:
– Я сама без Танечки жить не могу, мне все кажется, что она жива и скоро появится дома. После похорон я в больницу попала. Пролежала там около месяца, сердце болело. Ну, а как выписали, я домой-то приехала и поняла – не смогу в четырех стенах целыми днями сидеть. Не выдержу. Все на мозги давит. Хожу из комнаты в комнату, словно неприкаянная, то к окну подойду, то к зеркалу и все одна да одна, даже словом перекинуться не с кем. Так и с ума сойти недолго.
– У вас на пороге спит кошка.
– Это не моя, соседская. Она давно мой коврик облюбовала, они ее гулять выпускают, а она свои дела у мусоропровода сделает и к моей двери несется. Ляжет и спит по нескольку часов кряду.
Виктория Алексеевна замолчала. Она долго смотрела на свои морщинистые ладони, а потом призналась:
– Я и консьержкой-то устроилась, только чтобы дома не сидеть. Вторую неделю работаю на пару с Евдокией. Здесь хоть какое-никакое, а общение. Один зайдет, второй выйдет, кто постоит, поговорит, кто новость какую расскажет. Так денечки и проходят, а вот ночью тоска одолевает.
– А что же все-таки произошло у Тани, почему она ушла из школы? Нашла новую работу?
– Таня не работала.
– Нам сказали, она попала в аварию на собственной машине, а машины сейчас дорогие.
Виктория медленно закивала.
– Да, дорогие. Этой аварии не должно было быть. Их всех господь забирает к себе молодыми. Почему, почему они все уходят, не дожив до пятидесяти?
– Кто они?
– Родственники Татьяны. Ее бабушка умерла в сорок девять лет, мать едва дожила до тридцати шести, а Танюшка даже двадцать четвертый день рождения справить не успела.
– Подождите, а как же вы? Вам же семьдесят четыре года.
– Я ей никто. В смысле, не кровные мы с Танечкой родственники. Мы вообще не состоим в родственных отношениях.
– Не понимаю,
– Она считала меня бабушкой, а ее мать считала меня матерью. Давно это было, тридцать четыре года прошло с тех пор. – Бузанова поднесла платок к увлажнившимся глазам. – Как вспомню, что произошло, так не по себе делается. И совесть мучает, и правду я до конца не знаю. Как быть, ума не приложу. Милиции я ничего не сказала, сначала боялась, сомненьями терзалась, потом в больнице очутилась. А теперь запуталась окончательно.
– А что произошло и кого вы боялись?
– Не кого, а чего. Я боялась и боюсь правды. – Виктория Алексеевна достала из кармана упаковку таблеток и, положив одну под язык, проговорила: – Сдается мне, Таня перед самой гибелью в серьезный переплет попала. Есть у меня все основания так полагать, а признаться во всем органам все равно не решаюсь.
– Расскажите мне, вам сразу станет легче. Возможно, вдвоем мы сможем найти выход из положения.
Бузанова хранила молчание минут пять. Затем она поднялась со стула, подошла к обитой коричневым кожзаменителем двери и, дважды позвонив, не оборачиваясь, сказала Катке:
– Попрошу Евдокию заменить меня на некоторое время. Нам с вами лучше в скверик пройти, здесь недалеко. Там и поговорим.
Четверть часа спустя, направляясь к скверу, Виктория Алексеевна начала свое повествование.
К сорока годам бухгалтер Виктория Бузанова практически смирилась с мыслью, что встретить неминуемую старость ей предстоит в гордом одиночестве. Не успев в свое время обзавестись ни детками, ни супругом, Виктория уже и не надеялась, что когда-нибудь в ее двухкомнатной квартирке появится кто-то, кому может понадобиться ее забота и ласка.
Дни у Бузановой проходили по выверенному сценарию: в семь утра женщина просыпалась от звона будильника, делала десятиминутную зарядку, наспех завтракала, приводила себя в порядок и спешила на службу. Домой возвращалась в семь вечера. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Виктория даже не могла позволить себе завести домашнее животное, заранее жалея кошечку или попугая, которых в случае приобретения обрекла бы на одиночество, которого сама успела хлебнуть сполна.
– Не хочу, чтобы они целый день маялись в четырех стенах, дожидаясь, когда придет уставшая хозяйка, – говорила Бузанова знакомым, которые не единожды предлагали ей стать владелицей щенков, котят или морских свинок.
Однажды Виктория заметила худенькую девочку, восседавшую на лавочке соседнего дома у первого подъезда. Худышка держала в руках книгу и, изредка поправляя на голове косички, была полностью поглощена чтением.
Неизвестно почему, но Бузанова при виде ребенка внезапно остановилась и долго наблюдала, как светловолосая кроха перелистывает печатные страницы.
На следующий день картина повторилась. Девочка вновь сидела на лавочке с книжкой в руках.
В октябре, возвращаясь с работы раньше обычного, Виктория Алексеевна ругала себя за забывчивость. Утром она оставила дома зонтик, а днем, как назло, началась противная изморось.