Бойтесь своих желаний
Шрифт:
— Окажи сопротивление! Ревел Амалиэль, но юноша видел только образ бабушки, разгоняющей ворон граблями.
— Бей Тимка, пока огурцы не склевали!
Пятый прыгнул на грудь, но Тимофей схватил глотку окровавленной рукой. Псиная шея без особых усилий сломалась как сухая веточка. Синее пламя заглушало боль и лизало фаланги откушенных пальцев…
Оставшиеся псы навалились гурьбой.
Кусали его в точности, как натравленные псы рвали заключенных в Освенциме.
Одна вцепилась
Другая — в предплечье, откусывая три пальца за раз.
Очередная — с вытекшим глазом, вцепилась в голень, но её Тимофей раздавил, вминая череп в асфальт.
Почувствовав уверенность — руки заметались в стороны как обезумевшие птицы.
Случайный удар по собачьей морде — череп взрывается синим пламенем.
Последняя — царица стаи, размером с теленка — прыгнула на спину, её когти вспороли ребра, обнажив пульсирующее легкое.
Он схватил её за хвост, крутанул и швырнул в стену. Кирпичи осыпались, но хромая тварь выбралась из-под руин.
И сразу рванула к горлу! Тимофей подставил окровавленный обрубок руки и челюсти сомкнулись, дробя кости. Боль выжгла всё — кроме ярости! Свободной рукой он вонзил пальцы в глазницы.
— Гори сука! Выдохнул он и синее пламя пожрало тварь изнутри.
Взрыв!
Кишки, шерсть, ошмётки кожи — всё это залило лицо, словно Ад вырвало на меня…
— Амалиэль! Я ненавижу тебя! Со стороны кишок послышался страшный голос.
Похоже под одержимостью демонов, он имел в виду реального демона…
Тишина…
Тимофея стоял, истекая кровью и потом. Кишки медленно втягивались обратно в туловище, как макароны в рот итальянца. Рваные раны затягивались золотыми нитями. Откушенные пальцы потихоньку отрастали как побеги бамбука.
Меня вырвало…
Желчь жгла горло, но Амалиэль не прекращал бубнить — Ты справился. Это главное.
— Главное!? Я плюнул в лужу где плавало что-то похожее на глазное яблоко. — У меня вместо руки культя!
Он промолчал…
Херов дипломат.
Что касательно девушки — её след простыл.
Домой брел, спотыкаясь о собственные сухожилия. В подъезде оставил кровавый шлейф от двери до лифта…
Соседи точно решат — что ночью резали свиней.
— Может, всё-таки скорую… Пробормотал я, разглядывая в зеркале новую версию себя.
Ухо отгрызено, пальцы на правой руке — обрубки. Одна нога и вовсе на честном слове держится. Но самое жуткое — кровотечение остановилось само по себе… Кое-где ссадины уже выглядят как застарелые шрамы…
Душ смывал тяжесть трудовых будней.
Розовая от крови вода кружилась в сливе, затягивая в трубу маленькие
Я ждал, когда сознание покинет меня и тело рухнет, но регенерация справлялась на отлично…
Амалиэль материализовался в пару от горячей воды — не тело, а просто мерцание…
— Ты стал сосудом. Священным и… неразрушимым.
— Вазу, блядь, из меня сделали? Да простит меня бабушка за сквернословие…
Рухнул на кровать, чувствуя, как трещины на костях зудят, срастаясь…
— А теперь я жду от тебя увлекательную историю.
Шумно выдохнув, ангел приступил к рассказу.
* * *
Во времена, не вошедшие ни в один учебник истории, которые никогда не раскопает ни один археолог, на заре первой цивилизации — когда еще не придумали туалетную бумагу и огнестрельное оружие, в мире без пластика жили люди.
В сущности, они мало чем отличались от наших современников, разве что одевались скромнее и ожирением с депрессиями не страдали.
Много и честно работали, радовались тому что имели, а имели немного — крышу над головой, верную супругу и сыновей с дочерями столько — что пальцев на двух руках не хватит сосчитать.
Но самое важное — имели Бога в шаговой доступности…
Можно с ума сойти, но лучше не сходить…
Господь во плоти… Не в храме, не в молитве, а на расстоянии вытянутой руки…
Старик с бородой, в которой путались воробьи, сидит у костра и жует коренья…
Высший разум в обличии старца, а по-другому и быть не могло, ведь мудрость непостижима и измеряется лишь бородой. Шевелюрой Господа при желании можно обмотать планету как клубок ниток.
Бог начало всему и всему.
Он предел, он везде — в каждом листочке, травинке, милой зверушке, капле дождя и разумеется в каждом из нас…
Но не всё складывалось хорошо… Есть на свете один закон, сильнее Божьих — Тоске подвержен каждый.
В надежде побороть одиночество и душевные муки, по своему образу и подобию он создал небольшую группу наивных людей и дабы разговаривать с ними на равных — даровал человеку полную свободу волеизъявления.
Родительское сердце переполняла радость и любовь перед детьми.
Сначала человеков было немного, а потом относительно немного. Господь находил силы и справлялся с чаяниями людей. Каждая молитва и мысль от отдельно взятого человека, ложилась на разум создателя тяжким бременем и отражалась на самочувствии.
Он любил, принимал близко к сердцу, переживал радости и горести как свои собственные.
Люди, распробовав свободу на вкус — также подверглись тоске, и чтобы превозмочь душевные томления — начали заниматься созидательством, преобразовывать природу в уютные поселения и коммуны.