Божественное пламя

Рено Мэри

— А сколько лет было твоему брату, когда он убил человека? — спросил высокий мальчик. — И вепря?

— Это совсем другое. Мой брат говорит, что все придет внезапно, само собой, и Александр станет сходить с ума по девушкам. Как его отец.

— Но ведь царь любит…

— Замолчи, глупец.

Мальчики смолкли и испуганно оглянулись, но взрослые были поглощены зрелищем двух скаковых лошадей, которых барышник вывел на пробежку по кругу. Пререкания возобновились, когда царский конвой начал выстраиваться вокруг помоста, готовясь к прибытию Филиппа.

— Смотрите, —

прошептал кто-то, показывая на распоряжавшегося всадника. — Это Павсаний.

Мальчики обменялись взглядами: кто — понимающими, кто — вопросительными.

— Он был любимцем царя перед тем, который умер. Тот был его соперником.

— Что произошло?

— Это известно любому. Царь отдалил его от себя, он сходил с ума от ярости. На симпосии он поднялся и назвал нового любовника бесстыдной шлюхой, которая с кем угодно пойдет за плату. Их разняли, но, или тот юноша действительно любил царя, или чувствовал себя обесчещенным, — обида глодала его. В конце концов он попросил одного из друзей, я думаю, это был Аттал, передать царю его послание, когда сам он уже будет мертв. В следующем бою с иллирийцами он прямо на глазах у царя бросился в гущу врагов и был зарублен.

— Что сделал царь?

— Похоронил его.

— Нет, с Павсанием?

Мальчики смущенно зашептались.

— На самом деле, никто не знает, он ли…

— Конечно, это сделал он!

— Тебя убьют за такие слова.

— Что ж, он не может сожалеть…

— Нет, это был Аттал и друзья мальчика, так сказал мой брат.

— И что они сделали?

— Однажды вечером Аттал мертвецки напоил Павсания. Его отнесли к конюхам и сказали, что те могут позабавиться, парень пойдет с любым из них без всякой платы. Думаю, с ним здорово позабавились, да еще и побили изрядно. Он проснулся на следующее утро во дворе конюшни.

Кто-то осторожно присвистнул. Все уставились на Павсания. Он выглядел старше своих лет и не казался неотразимо привлекательным. Он отпустил бороду.

— Он хотел казнить Аттала. Конечно, царь не мог этого сделать, даже если ему и хотелось, — вообразите только, как бы он изложил это перед Собранием. Но что-то сделать он был должен. Павсаний — Орестид. Царь подарил ему земли и сделал вторым начальником царской стражи.

Высокий мальчик, молча выслушавший весь рассказ, спросил:

— Александру рассказывают подобные вещи?

— Мать рассказывает ему обо всем, чтобы настроить против царя.

— Да, но царь оскорбил его в зале. Вот почему он уехал и убил человека.

— Это Александр тебе сказал?

— Нет, конечно нет. Он не говорит об этом. Мой отец был там, он часто ужинает с царем. Наши земли неподалеку.

— Тогда, значит, вы с Александром встречались прежде?

— Только однажды, когда были детьми. Он не узнал меня, я слишком вырос.

— Ну как он узнает, что вы ровесники? Ему это не понравится.

— Кто сказал, что мы ровесники?

— Ты сам говорил, что вы родились в одном месяце.

— Я не говорил, что в один год.

— Ты

это сказал в первый же день, когда сюда приехал.

— Ты называешь меня лжецом, да? А ну, повтори!

— Гефестион, глупец, ты не можешь здесь драться.

— Пусть не называет меня лжецом.

— Ты выглядишь на четырнадцать лет, — сказал миротворец. — В гимнасии я даже подумал, что ты еще старше.

— Ты знаешь, на кого похож Гефестион? На Александра. Не в точности такой, но, скажем, как его старший брат.

— Ты слышишь, Гефестион? Как близко твоя мама знакома с царем?

Обидчик напрасно рассчитывал остаться безнаказанным в подобном месте и в такое время. В следующую минуту он лежал на земле с рассеченной губой. В суматохе, вызванной прибытием царя, мало кто обратил на это внимание, — но Александр постоянно следил за мальчиками краем глаза. Он уже чувствовал себя в ответе за них, как военачальник за свое войско. Однако он решил сделать вид, будто не заметил стычки. Мальчики не несли службы в конкретном понимании этого слова, а оказавшийся в пыли нравился ему меньше всех.

Филипп подъехал в сопровождении первого начальника стражи — Соматофилакса. Павсаний отсалютовал и отступил в сторону. Мальчики почтительно замерли: один облизывал губу, другой — костяшки пальцев.

Конские торги всегда проходили легко, это было и дело, и праздник, на котором мужчины были мужчинами. Филипп, в простой одежде для верховой езды, поднял хлыст, приветствуя знать, солдат, землевладельцев и барышников, — поднялся на помост, дружелюбно окликая то одного, то другого из своих друзей.

Взгляд его упал на сына, — он сделал быстрое движение, но увидел маленькую свиту вокруг Александра и отвернулся. Александр продолжал разговаривать с Гарпалом — смуглым живым юношей, обаятельным в своей бесцеремонности. Злая судьба наградила его искривленной стопой, и Александр всегда восхищался спокойствием, с которым он переносил свое уродство.

Маленький мальчишка-нубиец в полосатой тунике вывел гарцующую скаковую лошадь. Пеллу облетела молва, что в этом году царь будет покупать только боевого коня, но ведь как-то он уплатил баснословную сумму — тринадцать талантов — за рысака, принесшего ему потом победу на Олимпийских играх. Барышник решил рискнуть. Филипп улыбнулся и покачал головой; нубиец, надеявшийся, что его купят вместе с лошадью и он будет носить золотые серьги и есть по праздникам мясо, повернул назад. Подвижное лицо его сложилось в скорбную гримасу.

Постепенно стали выводить строевых лошадей. Споры о порядке прохождения длились между барышниками всю первую половину дня и были наконец разрешены путем сложных соглашений и взяток. Царь спустился и осматривал зубы и копыта, ощупывал плюсну, прослушивал дыхание. Одних лошадей отсылали прочь, других отводили в сторону на тот случай, если ничего лучшего не подвернется. Потом произошла заминка. Филипп нетерпеливо оглядывался. Крупный барышник-фессалиец, Филоник, суетившийся рядом, раздраженно бросил своему слуге: