Божественное пламя

Рено Мэри

Со свирепым криком он кинулся к воротам:

— Не давайте им уйти!

Увлеченные его порывом, скопы подчинились. Ворота были перекрыты. Скот все еще топтался в загоне, но мужчины теперь стояли лицом друг к другу, образуя боевую шеренгу в миниатюре.

«Сейчас!» — думал мальчик, вглядываясь в кимолианина напротив.

На том был старый шлем из черной засаленной кожи, прошитый грубо выкованными железными пластинами, и панцирь из козлиной шкуры мехом наружу, местами до блеска вытертой. Его лицо, с молодой рыжей бородкой, было покрыто веснушками и шелушилось от сильного загара. Он насупился — не гневно, но как человек, вынужденный выполнять привычную ему работу, рассчитывая при этом только на себя. Тем не менее его

шлем и латы уже порядочно поизносились, он был высок ростом и не выглядел неопытным юнцом.

У Александра было два дротика: один, чтобы метнуть, другой для сражения. В воздухе свистели копья, а один из скопов залез на крышу своего дома с луком в руке. Лошадь заржала и поднялась на дыбы, потом понесла. Древко копья торчало у нее из шеи. Всадник упал и, кое-как поднявшись, захромал, волоча ногу. Казалось, что прошла целая вечность. Большинство копий было брошено впустую — сказались нетерпение, большое расстояние или недостаток опыта. Глаза рыжебородого бегали, он выбирал противника для рукопашной, которая вот-вот должна была начаться.

Мальчик нацелил копье и пришпорил свою лошадку. Легкая цель — прямо над сердцем на козлиной шкуре черная проплешина. Нет, в первый раз он должен встретиться с врагом лицом к лицу. Почти не глядя, он швырнул оружие в сторону топчущегося рядом с выбранной жертвой кимолианина, темноволосого, коренастого, смуглого от загара. В ту же секунду его пальцы впились в древко второго дротика, глаза устремились на рыжего. Кимолианин увидел его. Мальчик издал нечленораздельный боевой вопль и огрел лошадь древком. Лошадка рванулась вперед по взрытой стадом и всадниками земле.

Рыжий, озираясь, поднял длинное копье. Его рыскающий, ищущий взгляд не задержался на мальчике; он ожидал настоящего противника, взрослого, могущего быть опасным.

Александр поднял голову и закричал во всю мощь легких. Враг должен защищаться, должен поверить в него, иначе это будет бесполезным убийством, как если бы он напал на полусонного или со спины. Все должно свершиться безупречно, чтобы никто не посмел… Он крикнул снова.

Налетчики были из рослого племени. Рыжебородому ребенок казался досадной помехой, отвлекавшей от серьезного врага. Он беспокойно посматривал на мальчика, но не решался сбросить его с седла, из опасения, что кто-нибудь из взрослых тут же нападет на него, застав врасплох. В довершение всего, он неважно видел и только через несколько мгновений отчетливо разглядел приближающееся лицо. Лицо это не было лицом ребенка, — при виде его у кимолианина поднялись дыбом волосы на затылке.

Мальчик летел прямо на него, не отрывая взгляда, готовый к победе или смерти, — совершенное, исполненное одним стремлением существо, свободное от ненависти, гнева, сомнений, непорочное, посвященное богу, с ликованием преодолевшее страх. И с этим существом, лицо которого распространяло нечеловеческое сияние, а изо рта вылетали резкие, высокие, как у охотящегося ястреба, крики, рыжебородый не пожелал связываться. Он дернул поводья, разворачиваясь к ближайшему скопу — приземистому, дородному, не отличавшемуся ничем сверхъестественным или божественным. Но его взгляд блуждал, он медлил слишком долго. С воплем «Аххиии!» сияющий мальчик-мужчина поравнялся с ним. Кимолианин швырнул копье, странное существо уклонилось; он увидел глубоко посаженные, небесной сини глаза, искривленный восторгом рот. Удар сотряс его грудь, удар, принесший одновременно уничтожение и мгновенный мрак. В последнюю минуту, когда свет уже угасал в глазах рыжего, ему показалось, что улыбающиеся губы приоткрылись, чтобы выпить его жизнь.

Скопы ликующе приветствовали мальчика. Без сомнения, он принес им удачу. Кимолиане дрогнули: убитый был любимым сыном их вождя, слишком старого для набегов. Они стали беспорядочно пробиваться к бреши в воротах, прокладывая себе дорогу сквозь мечущийся скот и людей. Не все скопы могли устоять.

Лошади

визжали, коровы мычали и топтали упавших; поднялась вонь от свежего навоза, смятой травы, пота и крови.

Когда бегущим удалось сбиться в небольшую группу, стало понятно, что они торопятся выбраться на дорогу. Прокладывая себе путь среди коз, мальчик вспоминал местность, увиденную им с утеса. Вырвавшись из давки, с пронзительным воплем «Остановите их! На тропу! Поверните их на тропу!», он не оглядываясь поскакал вперед. Если бы зачарованные скопы не последовали за ним, он сражался бы с кимолианами в полном одиночестве.

Они успели вовремя: беглецам были отрезаны все пути, кроме одного. В растущей панике, неспособные из всех зол мудро выбрать наименьшее, страшась пропасти, но ничего не зная о козьих тропах, ведущих по каменистому холму, они сгрудились на узкой тропе, проходящей над ущельем.

Кимолианин, замыкавший цепочку бегущих, рывком повернулся к преследователям. Дочерна загорелый, с ястребиным носом и соломенными волосами, этот человек первым бросился в бой и последним бежал. Он дольше всех не отказывался от намерения пробиться на дорогу. Зная, что на этом пути его соплеменников ожидает гибель, он пропустил их вперед и закрепился в самом узком месте тропы. Это он задумал набег и был его вдохновителем; его младший брат пал от руки мальчишки, который по возрасту годился только на то, чтобы пасти овец; ему предстояло обо всем рассказать отцу. Лучше искупить этот позор смертью. Смерть ожидала остатки отряда в любом случае, но если он на какое-то время сумеет удержать проход, кто-нибудь да спасется. Он обнажил старый железный меч, доставшийся ему от деда, спешился и преградил дорогу.

Мальчик, отбившийся от просвистевшей мимо него плотной толпы преследователей, увидел, как он один сражается с тремя. И, получив удар по голове, падает на колени. Кимолиане впереди были оттеснены вплотную к краю пропасти. Радостно завывая, скопы швыряли в них камни, вооруженный луком стрелок спустил тетиву. Лошади с визгом падали вниз с утеса, люди падали следом. Еще половина отряда погибла, прежде чем уцелевшие оказались вне пределов досягаемости.

Все было кончено. Мальчик осадил свою лошадку. Ее шея была порезана, и животное начинали беспокоить боль и мухи. Александр заботливо обтер рану. Он всего лишь хотел убить человека, а выиграл целое сражение. Бог послал ему эту победу. Скопы — те, кто не полез вниз снимать с убитых оружие, — столпились вокруг него. Он чувствовал на спине и плечах их тяжелые руки, слышалось учащенное дыхание. Он был их военачальником, их боевым ястребом, маленьким львенком-талисманом. Гир подошел к нему с видом человека, чье положение в обществе переменилось навсегда.

— Этот сукин сын еще шевелится! — крикнул кто-то.

Мальчик придвинулся ближе, не желая что-либо упустить. Кимолианин с соломенными волосами, пропитанными кровью, по-прежнему лежащий там, где его сбили с ног, пытался приподняться на локте. Один из скопов схватил его за волосы — так, что тот вскрикнул от боли, — и запрокинул ему голову, чтобы перерезать горло. Остальные едва ли удостоили взглядом привычную сцену.

— Нет! — сказал мальчик. На него озадаченно оглянулись. Подбежав к раненому и опустившись рядом с ним на колени, он резко оттолкнул руку с кинжалом. — Он был храбр. Он сделал это ради остальных. Он был как Аякс у кораблей.

Скопы оживленно заспорили. Что он имел в виду? Какого-то священного героя или знамение, запрещающее убивать этого человека? Нет, сказал кто-то, это просто детский каприз, но война есть война. Со смехом оттолкнув товарища, говоривший с ножом в руке нагнулся к распростертому на земле кимолианину.

— Если ты убьешь его, — сказал мальчик, — я заставлю тебя пожалеть об этом. Клянусь головой моего отца.

Скоп изумленно обернулся. Секунду назад паренек сиял ярче солнца, и вот…

— Лучше бы тебе послушаться, — пробормотал Гир.