Божественное пламя
Шрифт:
— Ты Аристотель-философ? Да будет твоя жизнь счастлива. Я Александр, сын Филиппа. Добро пожаловать в Македонию.
Они обменялись положенными любезностями, осторожно приглядываясь друг к другу.
Александр задумал свой маленький выезд, торопясь ускорить события.
Инстинкт сделал его наблюдательным, уроки матери слишком хорошо врезались в память. Он мог сказать, из-за чего она сердится на отца, по одному взгляду, он предугадывал ее следующее движение, он едва ли не мог угадать, на что она рассердится завтра. Войдя в ее отсутствие в ее комнаты, он увидел разложенное парадное платье. Ожидалось новое кровопролитное сражение, но этим война не кончится.
Чтобы его действия не были истолкованы Олимпиадой как дерзкая или даже непристойная выходка, он принял все предосторожности. Он отправился к Антипатру, правившему Македонией в отсутствие царя Филиппа, и попросил сопровождать его. Антипатр был непоколебим в своей преданности царю. Он радовался в душе такому обороту дела, но был не настолько глуп, чтобы это показать. Теперь он, официальный представитель власти, тоже стоял на пристани.
Философ оказался худым невысоким человечком, о котором нельзя было сказать, что он непропорционально сложен, — и все же первый взгляд видел одну только голову, как если бы она составляла все существо Аристотеля, сосредоточенное под широким шишковатым лбом: сосуд, слишком тесный для своего содержимого. Маленькие сверлящие глазки без страха и предосуждения впивались во все, что попадало в поле их зрения. Рот был плотно сжат, аккуратная бородка коротко подстрижена, а корни редеющих волос выглядели так, словно даже им мощно напирающий мозг не пожелал оставить крохотного пространства под коркой черепа.
Он был одет на ионийский манер, тщательно и не без элегантности, на руке блестело несколько хороших перстней. Афиняне сочли бы его фатоватым, в Македонии он показался образцом хорошего вкуса, избежавшего как вычурности, так и показного аскетизма. Александр, стоя у сходней, с улыбкой подал ему руку. Когда философ улыбнулся в ответ, стало ясно, что это самое большее, на что он способен, и вряд ли кому-нибудь удавалось или удастся увидеть его надрывающимся от смеха. Но он выглядел как человек, умеющий отвечать на вопросы.
Красота, думал философ, дар богов. И к тому же облагороженная умом, живым беспокойным духом. Бедный обреченный Платон, с его тщетной ставкой на Сиракузы! Здесь бы его не подстерегало разочарование. В любом случае, он позаботится о том, чтобы новости дошли до Спевсиппа.
Формальности были совершены, наследник представил гостю свою свиту. Аристотелю подвели лошадь, слуга подсадил его, — по обычаю персов. Проследив, чтобы все это было сделано, Александр отвернулся к мальчику повыше, державшему руку на недоуздке роскошного боевого коня, черного с белой звездой. Пока длилась церемония приветствий, очевидно тягостная для животного, Аристотель все время ощущал его беспокойство, даже раздражение, и теперь был удивлен беспечностью, с которой юноша его отпустил. Конь потрусил прямо к Александру. Изящная голова ткнулась мальчику в волосы за ухом. Александр похлопал коня по шее, что-то ласково пробормотал. Осторожно, с изумляющим достоинством конь присел, опустив круп, подождал, пока Александр усядется, и только по знаку, поданному легким прикосновением пальца, встал. На какую-то секунду мальчик и животное показались двумя посвященными, обменявшимися на глазах профанов известным только им могущественным заклинанием.
Но философ быстро отогнал прочь неуместную фантазию. В природе нет тайн, только факты, которые должны быть точно описаны и проанализированы. Следуй во всем этой главнейшей заповеди — и никогда не собьешься с пути истины.
Источник
В ручейках и проложенных через сад акведуках искрящийся под солнцем поток то дробился на множество тонких струй, то разбивался маленькими водопадами. Повсюду росли рябины, лавровые и миртовые деревья, в густых зарослях сорняков за оградой ухоженного сада виднелись искривленные стволы старых яблонь и дичков, по-прежнему зацветавших весной. Расчищенные лужайки были уложены нежным зеленым дерном. От дома, выкрашенного в розовый цвет, разбегались дорожки, которые то плутали по саду, то огибали какую-нибудь скалу, усеянную маленькими живучими горными цветами, то поднимались, то спускались уступами, пересекали деревянный мост или неожиданно выводили к каменной скамье на поляне, откуда открывался чудесный вид. Летом леса в горах оплетались огромными дикими розами — это был дар нимф Мидасу; ночная роса была наполнена острым благоуханием.
В утренних сумерках, до начала дневных занятий в Школе, мальчики выезжали охотиться. Они расставляли силки перед норами зайцев и кроликов. Среди деревьев запахи были влажными и насыщенными, там пахло мхом и папоротниками, тогда как на открытых солнцу склонах от земли поднимались пряные ароматы цветущих трав.
На восходе солнца на каком-нибудь из этих склонов к запаху росистой травы примешивались запахи дыма, жарящегося мяса, лошадиного пота, кожи и мокрой псины, когда собаки из своры подходили к костру за обрезками и костями.
Но если добыча была странной или редкостной, ее привозили домой для препарирования. Аристотель научился этому искусству, передаваемому в роду Асклепиадов как своеобразное наследство, у своего отца. Он не пренебрегал ни одной из букашек, которых ему приносили. Большинство таких находок представляли собой уже известные философу виды, но время от времени он вынужден был озадаченно повторять: «Что же это? Что это такое?» — и доставать свои записи, сделанные прекрасным четким почерком. В такие дни он приходил в особенно хорошее расположение духа.
Александр и Гефестион были самыми младшими из его учеников. Философ ясно дал понять, что не желает видеть себя в роли школьного учителя при детях, какими бы известными ни были их отцы. Многие юноши и мальчики постарше, бывшие друзьями детства наследника, стали теперь взрослыми мужчинами. Никто из них не отказался от приглашения поступить в Школу, это укрепляло их официальный статус друзей наследника. Это было привилегией, открывавшей все двери.
Антипатр, какое-то время тщетно прождав приглашения, обратился к царю от имени сына Кассандра. Александр, которому Филипп перед отъездом переадресовал эту просьбу, новости не обрадовался.
— Отец, он мне не нравится. Да и я не нравлюсь ему, с какой стати ему ехать с нами?
— То есть как это с какой? Филот ведь едет.
— Филот мой друг.
— Да, я так и сказал, что ты можешь пригласить своих друзей. Тебе лучше, чем кому-либо, известно, отказал ли я хоть одному. Но я вовсе не обещал отказывать всем остальным. Как я могу принять сына Пармениона и отвергнуть сына Антипатра? Если вы с ним в плохих отношениях, у вас будет возможность это исправить. В конце концов, мне это принесет большую пользу. Философ знает многое, но тебе пора учиться искусству царей.