Божьи куклы
Шрифт:
Оставшееся время они бродили по яхте. Северьян уже не пытался запомнить имена знаменитостей, потому что они сменялись с калейдоскопической скоростью, скаля пьяные лица со всех сторон. Известный дизайнер, маститый художник, модный писатель, удачливый финансист… Северьяну льстило, с каким вожделением смотрели на него женщины, кидая раздевающе-оценивающие взгляды на юного танцора. Его коробило, когда таким же взглядом смотрели на него их мужья… Мир шоу-бизнеса извращен до основания. «Мама, мама, – думал про себя Северьян, – ты не знала, что это такое, когда хотела для меня такой карьеры и лучшей доли. Ты даже представить себе не могла, какие вакханалии устраивает себе элита мира. Но делать нечего,
Роман же, словно подслушав его мысли, сказал:
– Я тебя уже немного изучил, поэтому хочу кое-что объяснить. Ты, наверное, стесняешься сейчас своей сексуальности и раскрепощенности? Того, что не хранишь верность подружке? Поверь мне, это глупо. Ты не сделал ничего плохого. Вы еще не муж и жена и даже не любовники. А потом, должен же ты научиться, как обладать женщиной, как суметь доставить ей удовольствие. Как научить ее доставить удовольствие тебе. Раньше, при царе, дворяне нанимали проституток, чтобы те обучили их сыновей искусству любви. Дорогой мой мальчик! Любовь и секс правят миром. Любовь и секс – это деньги и власть, это искусство выживания сильнейшего. Все люди – животные, только с высшим разумом, но животные, и ими тоже управляет инстинкт продолжения рода, инстинкт сохранения себя в будущих поколениях. Стыд тоже придумали люди, чтобы контролировать насилие и беспредел. Это приобретенное качество. Когда ты чуть повзрослеешь, то поймешь, что я прав. Посмотри, как хотят тебя эти дамочки, обвешанные мужьями и брильянтами. Каждая готова вырвать тебя с боем у другой из пасти. Гляди, как скрючиваются их нарощенные длинные ногти. Ты с ними поаккуратнее, а то окажешься в постели с обоими – и с мужем, и с женой. Это если тебя не пристрелят. Так что держись лучше меня, в этой среде ты еще малек, и тебе учиться плавать предстоит еще о-го-го сколько.
Северьян промолчал. Он понимал, что разбираться в этом болоте ему предстоит долго, и не спешил. Честно говоря, ему не хотелось туда влезать, но, как говорится: взялся за гуж – полезай в корзину или назвался груздем – не говори, что не дюж. Поставил цель – добивайся ее. Сбоев быть не должно. Так жил Северьян раньше, так собирался жить он и теперь. Тем более что выбора у него не было или почти не было. И потом, ему очень понравилось быть сильным и сексуальным, понравилось ощущение эйфории. Он постоянно думал об этом, вспоминал он и слова Романа о дозволенности в сексе, они запали ему в душу, ведь это был нормальный секс: мужчина и женщина, все естественно. Остальное как ненужное и мешающее он отбросил. Не вспоминал он и то, что Роман тоже был с ними в ту ночь. Так было комфортнее – не помнить.
Поздно вечером Роман отвез мальчика домой, сказав, что назначенная на завтра репетиция переносится на вечер.
Тоня тосковала. Она сидела у окна и смотрела на голые ветви деревьев, на серое небо, на мелкий противный дождь, монотонно капающий за окном, несмотря на зимний месяц декабрь. Ей казалось, что все кончено, что чудесные обещания Романа исчезнут, так и не воплотясь. А ее, Тоню, ждет только печальная жизнь в монастыре, полная молитв и одиночества, так как с таким изуродованным лицом жить в миру нельзя. Серая пелена отчаяния заползала ей в душу, хотелось по-бабьи громко и отчаянно завыть, катаясь по постели, биться в истерике с воплем отчаяния: «Почему? Почему, Господи, это произошло со мной? Я никогда не делала никому в своей жизни зла! Я еще так молода, я хочу жить, я хочу детей, любви. Хочу любимую работу! Я так много чего хочу! Я не должна хоронить себя заживо!»
Оказалось, что эти слова она произнесла
– Тебе не придется хоронить себя заживо, – и весело ей подмигнул.
– Это еще почему? – с вызовом спросила она, с первого дня странно невзлюбив этого человека.
– Сейчас придет пластический хирург, он уже разработал схему твоей операции с учетом травмы. Посмотришь компьютерные распечатки и можешь давать свое согласие. Тогда тебя перевезут в клинику пластической хирургии и сделают операцию. Будешь красивой. Пройдешь реабилитацию, шрамы рассосутся – и хоть на подиум.
– Почему вы все это делаете? – с подозрением поинтересовалась Антонина. – Ни я, ни мама никогда не сможем отдать вам столько денег, мы бедные. Да и Северьян тоже.
– О деньгах не беспокойся, вам не придется мне ничего отдавать. Можешь считать, что мне просто стало скучно и я от безделья решил поиграть в Санта-Клауса, а ты нечаянно подвернулась под руку. Так что расслабься и не переживай. У Северьяна, кстати, тоже все хорошо, хоть ты и не спрашиваешь. У мальчика большое будущее, если он будет много работать и меня слушаться.
– Я спрашиваю у мамы, – надулась Тоня.
– Да ладно, – махнул рукой на нее балетмейстер. – Постыдилась бы, ушла вся в свои переживания, а как там твой парень, который готов для тебя в лепешку расшибиться, тебе и дела нет. Не стоишь ты его, краля. Вообще, все вы, бабы, одинаковы! Так что я это не для тебя делаю.
Тут пришел хирург, и они занялись обсуждением нового Тониного лица. На самом деле Роман решил сделать из девушки настоящую голливудскую красотку, поэтому под видом необходимости внесли изменения в корректировку лица с учетом изменения формы носа и губ, а также увеличения груди. Но это был сюрприз, и Роман с хирургом стойко хранили секрет. Роману хотелось посмотреть, как будет вести себя девочка, когда станет невероятной красоткой. Он подкинет ей работу в лучших домах мод, она возгордится, потом пара смущающих и шокирующих интересных мыслишек – и тогда Север достанется ему с потрохами, душой и мыслями… Viva la хитрость!
Антонину перевезли в Клинику пластической хирургии и реабилитации доктора Торнбека (который на самом деле, стыдно сказать, был Васей Ивановым, а теперь вот – Базиль Торнбек). После различных анализов и тому подобной суеты назначили день операции. Мама и Тоня очень волновались, но старались скрыть это друг от друга под маской заботы.
– Как ты сегодня спала, мамочка? – дрожащим голоском спрашивала Тоня.
– Хорошо, доча, – отвечала та, – а ты сегодня завтракала?
– Ты что, мама! – махала руками Тоня. – Мне же нельзя сегодня ничего, мне же наркоз давать будут!
Пришла медсестра и сделала ей в вену укол, сказав, что он предварительный. Через несколько минут девочка заснула. В клинике не хотели пугать пациентов, поэтому не везли их сразу в операционную, а делали укол в палате, после чего производили остальные манипуляции: перекладывали на каталку и увозили.
Когда Тоня проснулась, она увидела прикорнувшую в кресле мать.
– Мама, – позвала она хриплым, иссохшим после наркоза голосом, – мама, пить!
Та тут же вскочила и подала дочери стакан воды, предупредив:
– Один маленький глоток, только смочить губы и рот. Пока больше нельзя.
– Мама, – спросила опять Тоня, – уже все?
– Все, доча, все. Сказали, что, скорее всего, тебе не придется делать повторных операций, только будут лазером шрамы шлифовать, чтобы разгладились. Скоро ты опять станешь красавицей. Спасибо Роману и Северьяну. Когда снимут швы, ты, наверное, захочешь увидеть его?
– Посмотрим, – сказала Тоня, – я еще не знаю, буду ли я рада видеть свое новое лицо.