Божья коровка
Шрифт:
Завершив работу, Николай надел штаны, заценил их в зеркале. А неплохо получилось. Подойдя к столу, Лосев рассмотрел оставшийся кусок материала. Полноценной джуды [17] не получится, да и сшить ее непросто. Как ему – так точно. Значит сделает жилет – вроде, как армейскую разгрузку. Ну, карманы по-другому притачает, шейный вырез – выше и изящнее. В ящичке нашлась и молния – белая. Ничего, покрасит.
Пообедав той же килькой, Лосев занялся шитьем. Провозился с ним до вечера. Молнию втачать – это вам не пуговицу пришпандорить. Из остатков ткани сшил
17
Джуда – куртка из джинсовой ткани.
Завершив работу, Николай занялся покраской. Бухнул в бак всю синьку, растворил ее в воде и неспешно, по одной, опустил в нее пошитые вещи. Постоял над ним, аккуратно перемешивая ручкой швабры. Время от времени доставал, оценивая цвет. Густого, темного индиго у него не вышло, но синий получился. Николай отнес бак в ванную, где прополоскал одежду в холодной воде с уксусом и развесил на веревках. Завтра все разгладит.
Поужинав, послушал новости и завалился вновь читать. А чем еще заняться в этом времени? «Деньги, деньги, – думал перед сном. – Надо как-то их добыть. Только кто возьмет на работу инвалида? Группа нерабочая, а не то бы пенсию не получал. К частнику, чтоб взял без документов, не пойдешь – нет их здесь. Вагоны, что ли разгружать? Подумаем…»
С этим он уснул.
Глава 3
День не заладился с утра – для начала не привезли хлеб. Валентина позвонила на завод. Ей сообщили, что сломалась печь. На ее ремонт ушло немало времени, но сейчас наладили, и через два-три часа хлеб будет. Прибежала заместитель и сказала: из-за хлеба покупатели бузят. Валентина мысленно выругалась и отправилась в торговый зал. У хлебного прилавка возмущались люди, терзая продавца одним и тем же бесконечным вопросом: когда свежий подвезут?
– Товарищи! – обратилась к ним Валентина. – Оставьте в покое продавца, она не виновата. На хлебозаводе сломалась печь. Ее починили, хлеб выпекут и доставят через несколько часов. Берите тот, что есть. Он вчерашний, но вполне хороший.
– Мягонького хочется, тепленького, – сказала стоявшая впереди старушка. – Что нам этот черствый?
Покупатели одобрительно зашумели. «При Хрущеве и за черствым в очередях давились. Разбаловали вас», – чуть не сказала Валентина, но вовремя спохватилась. Не стоит вспоминать. Хрущева сняли – и туда ему дорога.
– Вы в деревне росли? – спросила у старушки.
– Нет! – гордо сказала покупательница. – Коренная минчанка.
– Ну, а я в деревне, – улыбнулась Валентина. – Помню, как мать хлеб пекла. Черный, как земля, но такой вкусный и пахучий. Пробовали?
– Правда, правда, – загомонили в собравшейся толпе. Большинство, как и Валентина, были деревенскими. Минск втягивал в себя людей со всей республики, но большей частью – из села. – Вкусный был хлеб.
– Мать никогда не давала нам его есть горячим, – продолжала Валентина. – Как бы ни просили. Говорила, что случится заворот кишок. И мы ждали, пока хлеб остынет. Вот так, дорогие товарищи. Хотите горячего хлеба, приходите
Она взяла с полки кирпич ржаного хлеба, положила на разделочную доску на прилавке и лежавшим здесь же ножом разрезала поперек. Взяла половинки и продемонстрировала их покупателям стороной разреза.
– Мякиш ровный, ноздреватый. Посторонних включений и непропеченных мест не наблюдается. Корка ровно прилегает к мякишу и нигде не отстает. Режется легко, так что ничего не черствый.
Покупатели переглянулись и потянулись к кассе выбивать чеки. Лишь старушка недовольно отошла в сторонку.
– Спасибо, Валентина Алексеевна! – сказала молоденькая продавец. – Чуть меня не съели.
– Сама не могла им сказать? – вздохнула Валентина. – В училище не обучали, как с покупателями работать?
– Я так не сумею, – смутилась девушка. – Чтобы в несколько слов людей переубедить.
Валентина махнула рукой и пошла к себе. Но, едва зашла в кабинет, позвонили из торга [18] . Рубщик мяса заболел и сегодня не придет. Но замену ищут, а пока торгуйте тем, что есть. Тут уж Валентина не сдержалась. Положив трубку, выругалась так, что заместитель вобрала голову в плечи. А потом еще беда подплыла. В кабинет влетела заведующая винно-водочным отделом.
18
Торг – во времена СССР организация, которой подчинялись магазины. Создавались по административному принципу: на район один торг. Но были и торги ведомственные.
– Алексеевна! – воскликнула с порога. – Там Нехайчик водки нажлуктался. Пьяный в зюзю.
– Как? – оторопела Валентина. – С утра? Где он водку взял?
– Украл бутылку и распил в подсобке.
– Ну, а вы куда смотрели?
– Не заметили, – опустила голову заведующая. – Продавец обслуживала покупателей. Он тихонько вытащил из ящика и вынес под халатом.
– Что ж, веди к нему! – велела Валентина.
Грузчик обнаружился в подсобке. Он сидел на ящике из-под макарон и счастливо улыбался. Увидав директора гастронома, попытался встать, но бессильно стек обратно.
– Алексеевна! – сказал, мотнув башкой. – Я – нормально. Час, другой – и буду как огурчик.
Валентина наклонилась и, схватив его за ворот, вздернула на ноги.
– Ты чего мне обещал, скотина! – прошипела, морщась от исходившего от грузчика перегара. – На работе чтоб ни-ни? Все, Нехайчик, лопнуло мое терпение. Увольняем по статье. Хвосты коровам будешь заносить.
Она потащила грузчика к дверям. Тот попытался упираться, но куда там! Бог Валентину силой с ростом не обидел – сама могла бы ящики таскать.
– Не злися, Алексеевна, – бормотал влекомый ею грузчик. – Я за бутылку заплачу. Ну, не сдержался трохи… Прости. В последний раз…
– В последний было в понедельник, – осадила Валентина. – Тогда ты в конце рабочего дня зенки залил, но каялся и умолял, что, мол, в последний… а сегодня уже с утра? Хватит!
Толкнув дверь, она вытащила грузчика во двор. Прислонив к стене, содрала с него рабочий халат.
– Вон! – указала направление. – И больше, чтоб глаза мои тебя не видели! Трудовую книжку в торге отдадут.