Божья Матерь в кровавых снегах
Шрифт:
Все предусмотрено для удачного начала, все для этого есть: и аэропланы, и хорошо вооруженные и обмундированные красноармейцы, и аргиш с опытными каюрами дожидается на ближних ягельниках. От конного поезда придется отказаться — дороги не позволяют, по болотам не проедешь, на переправах можно застрять.
Так он размышлял, прогуливаясь по сумеречному городу. Ему давно хотелось взглянуть на него: все-таки здесь почил светлейший князь Меньшиков, некогда всесильный правитель Российской империи. Впрочем, подумал: таким ли уж всесильным был князь, коль не сумел удержаться у власти?! О чем он размышлял, прогуливаясь в мощной
Эти лиственницы, высокие, прочные, здоровые, как и сам светлейший князь, будто случайно, по ошибке природы оторвались от родимой плодородной почвы и крепкими корнями вцепились и вросли в этот высокий мыс над крутояром, обрывающимся к реке, к Северной Сосьве. Ведь во всей округе нет ничего более сильного и мощного, чем этот лиственничный лес-великан. Впереди на восток тянется пустынная луговина с редкими кустиками чахлого тальника, а позади, за десятком добротных купеческих домов и двухэтажной гимназией, приютились приземистые избы с огородами да низкорослый, битый всеми ветрами и мороза-ми, ельник, неведомо как выживший на этой суровой земле.
Трудно понять, о чем думал здесь государственный деятель тех далеких лет. Да еще светлейший князь.
Проще понять Троцкого, который чуть более двух десятков лет назад бежал отсюда в Европу. Именно он стал организатором и создателем Красной Армии, был первым председателем Реввоенсовета республики. И тем не менее попал в опалу, не удержался на своем посту. Значит, не был настолько крепок, значит, какая-то червоточинка его подточила, не до конца был предан рабоче-крестьянскому делу.
Еще проходя мимо лиственничной рощи и размышляя о тех, кто побывал здесь до него, глава красных почувствовал боль в пояснице. Давал знать о себе застарелый радикулит. Особенно он не беспокоил — бывало, поноет, а потом отпустит. Но в дороге надо бы поберечься, нужно смазать поясницу хорошей мазью да, может, промять. Вернувшись в отведенную ему квартиру в добротном купеческом доме в центре села, он приказал прислать доктора. Его на месте не оказалось, поэтому пришла фельдшер — белотелая рыжая девица с насмешливыми зелеными глазами. Нисколько не смутившись большого начальства, поздоровалась и с улыбкой спросила:
— На что жалуемся, товарищ командир?
Он внимательно оглядел ее с ног до головы, помолчал, потом сказал:
— Для начала познакомимся.
— Хорошо, — живо откликнулась девушка.
— А зовут меня Владимир, — сказал он. — Правда, не Ильич, а Васильич.
— А я Маша Оболкина.
— Откуда ты такая взялась в этих дебрях, Маша? — удивился командир.
— Да я из ваших.
— Из каких наших?
— Ну, из красных.
— Из каких красных?
— Ну, которые царя скинули.
— Ух ты! — удивился командир. — Выходит, здесь тоже царя скидывали! Ай да Березово! Ай да очаг революции!
— Батька мой революционером был, — пояснила девушка. — А я здесь родилась.
— А где сейчас батька?
— Не знаю.
— Куда же он подевался?
— Как только услышал про революцию, так и укатил. То ли в Питер, то ли в Москву. Говорил, революцию защищать поехал.
— И
— Нет, ни слуху ни духу.
— Совсем пропал?
— Наверное, погиб на фронте. Иначе бы уж объявился.
Помолчали, приглядываясь друг к другу. Потом командир спросил:
— А мать тоже из ссыльных?
— Не, мама у меня местная.
— Остячка?
— Да, полуостячка. Из обрусевших.
— А откуда корень пошел?
— Дед мой по материнской линии был из казаков. Женился на бабушке, обской остячке. А отец мой из питерских разночинцев. Там уже и корни не найдешь.
— А на фельдшера где выучилась?
— В Остяко-Вогульске. [13] Там после революции открыли фельдшерско-акушерскую школу.
13
Остяко-Вогульск столица Остяко-Вогульского национального округа до 1940 года. Затем переименован в г. Ханты-Мансийск, в настоящее время столица Ханты-Мансийского автономного округа. Город расположен на слиянии рек Оби и Иртыша, основан в 1635 году на месте города-крепости остяцкого князя Самара, отсюда прежнее название «Самарово» (до 1930 года).
Между тем Маша вымыла руки под рукомойником и открыла свою фельдшерскую сумку. Глава красных снял гимнастерку, провел руками по бокам, потянулся слегка, лег на кушетку и сказал:
— Ну, красная Маша, лечи красного командира!
Звякнув банками-склянками, она поколдовала над его поясницей, потом, прикрыв его спину простыней, сказала:
— Прогреть бы надо. — Помолчала, после добавила: — И на холод не надо ходить.
Он покряхтел, потом откликнулся:
— И погреть некогда. И на холод надо ходить.
Маша после паузы сказала:
— Так можно долго лечиться — и все без толку.
Командир с беззаботностью бывалого вояки произнес:
— На войне пуля все может излечить…
— Конечно, может, — согласилась Маша.
Потом они надолго замолкли. Наконец Чухновский прервал молчание:
— Маша, ты замужем?
Маша секунду-другую помедлила, потом протянула неопределенно:
— Не-а… То есть…
Ответ развеселил красного. Хохотнув, он переспросил:
— Так есть муж или нет?
— Есть, — сказала девушка. — Но только сейчас его нет дома.
— Где же он?
— На промысле.
— Когда приходит?
— В конце сезона.
— Это в конце зимы?
— Да, конечно.
Красный снова помолчал. Потом сказал:
— Маша, у тебя необыкновенные руки… Ты могла бы с нами пойти на войну?
— Кем?
— Санинструктором, конечно. Или военфельдшером.
— Что, своего нет?
— Есть, но коновал. Ему бы только коней лечить.
— А там, в тундре-тайге, коней-то не будет, да?
— Точно. Да и хворь к нему какая-то пристала. Может, простыл в дороге. Какая от него польза?
— Кони останутся здесь.
— Да. Ну что, пойдешь?
— Что я там буду делать? — наивно спросила она.
— Раненых станешь лечить.
— Их же в стационар надо отправлять.
— Ну, так первую помощь будешь оказывать.
— Так это любой мужик сделает.
— Ну… мирным остякам станешь помогать. Если, правда, таковые найдутся.
— У них там своя медицина.
— Ну как, пойдешь?