БП. Между прошлым и будущим. Книга 1
Шрифт:
Банкет рассеивается, люди исчезают. Стоим у выхода, рядом с баром. Ждем: я, и Половец, и Соколов. Следовательно, ждем Цветкова, тот, хромая, отошел отлить в туалет. Из зала, противоположного тому, где происходит наш банкет, выходит высокая, стройная девушка, юбка до колен, шелковая блузка, длинные рыжие волосы, резкие движения. Всплеск юбки, всплеск волос. Подходит к бару: протягивает бармену широкий с толстым дном стакан. Бармен без слов доливает. Девушка берет стакан и подходит к стеклянной двери, задумчиво смотрит на освещенный Сансет-бульвар. Некоторое время стоит так. Не глядя на нас, уходит в тот зал, откуда появилась.
— Кто
— Наташа… Певица. Поет здесь.
— Хороша.
— Она не для тебя, Эдуард…
Я некоторое время обдумывал, что сказать.
Половец приходит на помощь:
— Хочу сказать, что она не нашего круга. С бандитами крутит.
— Ну, это еще не помеха, — говорю я.
И мы выходим из ресторана. На следующий день я улетаю в Нью-Йорк, у меня куплен обратный билет.
В октябре 1982 года именно Половец познакомит меня с Наташей здесь же, в ресторане «Мишка». И я, и он давно забыли о сцене у бара в 1980 году. Познакомившись, мы, конечно, прошлись по Вэнис-бич. Я ее пригласил.»
Закрыв цитату, добавлю, что спустя несколько лет Наташа признавалась мне, что всегда мечтала жить в Париже. И жила, и хорошая семья сложилась с Эдиком, хотя, конечно, не без коллизий — ну, это Эдик сам описывал в книгах, не раз возвращаясь к теме. А Наташа работала в хороших ресторанах — пела, пока какой-то шизофреник не изуродовал ей лицо, напав в фойе ресторана после очередного ее выступления.
Потом Наташа уехала из Парижа в Москву — ее стали печатать, приглашали выступить в клубах и клубиках, в светские (какими они представляются сегодняшним москвичам) салоны — со своими стихами тоже.
А потом — что было потом, об этом читатель уже знает… Славная она была девчонка, все, кто знал её, по сей день вспоминают добром Наташу. Царство ей небесное, разбитной компанейской девчонке, какой она всегда оставалась для своих — Наташке, поэтессе, певице, Наталье Медведевой.
1982–2006 гг.
Глава 14
Учиться свободе
Сейчас я при встречах приветствую Виктора — «Привет, крёстный!» Поясняю — Виктор стал одним из двух рекомендовавших меня в Союз писателей Москвы. Другим был Городницкий. Не требуй традиция непременно двух рекомендаций, — одного, любого из них, хватало бы за глаза.
А в тот его приезд в Лос-Анджелес мы были подолгу вместе — на университетских семинарах, в поездках по городу, да и просто дома. О чем мы говорили? Темы приходили сами: иногда на них наводило уличное происшествие, случайными свидетелями которого мы становились. Это мог быть отрывок разговора, подслушанного в супермаркете… Иногда — статья в последнем выпуске «Московских новостей».
В чем-то мы с Виктором соглашались, в чем-то — нет, и, бывало, спорили. Но всё же больше — мы расспрашивали один другого. И тогда, по общему согласию, мы включали магнитофон: Виктор преследовал свою писательскую цель, я — свою.
И потом, потратив несколько часов на прослушивание этих записей, мы разделили пленки на две, примерно равные, части: одну из них Виктор увез в Москву, другую я оставил у себя.
— Помню, гостивший в Лос-Анджелесе Окуджава с большим энтузиазмом рассказывал в компании наших друзей, собравшихся у меня дома, о
— «Ну, — отвечал он, — над этим мы работаем, главное, что уже можно…» И вот недавно выясняется, что на самом деле совсем «не можно»… Так ли это? — обращался я к Ерофееву.
— В общем — да. Сегодня кооперативных издательств просто не существует. Была попытка их организовать, но она провалилась, просто потому, что им всем было отказано… Пока, во всяком случае… Так же, как было отказано и кинокооперативам. То есть монополию на печатное слово разрушить пока что не удается.
Шел год 1988-й…
— Надо сказать, — рассказывал тогда Виктор, — что идет большая дифференциация журналов, газет и книжных издательств — среди которых есть более смелые и менее смелые. Вот, например, смело действует «Московский рабочий» — там сейчас издают книжечку рассказов, название которой будет соответствовать напечатанному в твоей «Панораме» рассказу «Тело Анны, или конец русского авангарда».
И знаешь, это очень любопытная идея: издательство собрало общественный совет, в него вошли наши независимые критики, поэты, писатели — Алла Латынина, Алеша Парщиков, Таня Толстая, Женя Попов — в общем, люди достаточно самостоятельные. И они предложили издать целую серию небольших книг. Они выбрали авторов, но не из своего состава — причем отбирали не тексты, просто имена. И вот моя книга выходит первой или второй по счету в этой серии.
Ну, и возникают какие-то общественные издательства — они и не кооперативные, и не государственные… на базе новых общественных организаций — хотел и я с Таней Толстой — помнишь, я тебе рассказывал в прошлом году — создать издательство… мы не натолкнулись ни на одно «нет», но я просто не располагаю для этого временем, этому надо бы было посвящать всего себя. Поэтому у нас ничего не получилось.
Получилось, у одного из первых! — это я написал в 2005-м. На то он Ерофеев. «Лежит в его издательстве и мой сборничек на полтыщи страниц — обещают, вот-вот… Дай-то Бог» — завершал я тот текст. Не один, а два моих сборника издала «Зебра» — так, почему-то назвал Виктор своё издательство. И когда я на встрече в Союзе русских писателей Израиля показал один из них, к тому году уже увидевший свет, — «О-о-о — «Зебра»!.. — пронеслось почтительное за большим круглым столом, где заседало правление Союза.
А тогда Виктор говорил:
— Знаешь, все чаще и здесь, и у вас высказывается мысль: сложись подобная ситуация лет десять-пятнадцать назад, многие из тех, чьи произведения составили сегодняшний день зарубежной русской литературы, не уехали бы, они оставались бы там… Ну, разве что, сделали бы кому-то из них мерзость — плюнул бы он на все и поехал бы поработать год-другой где-нибудь в Каталонии…
И еще раз скажу — это вовсе не значит пока, что у нас есть гарантированное будущее. Да и сейчас не всегда всё гладко: вот Пригов тебе, наверное, расказывал — там была борьба за разрешение, выезжал он в первый раз. Но победили ведь! Но все может закрыться в любой день. И наши с тобой приятные беседы могут оказаться последними… А может быть — первыми в ряду еще многих таких. И пока у меня нет никаких оснований сказать, как это будет — так или иначе…