БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Половец Александр Борисович

Я сейчас вдруг вспомнила, как мы познакомились… Рассказать? Это были дни, когда я пробовалась на роль Тани в «Романсе о влюбленных». Помню, мы сели в машину, с нами был, кажется, Саша Адабашьян. «Жигуленок», по-моему, синего цвета, вел Андрон. Мы попали в метель, машину крутило и заносило, а Андрон играл с ней, раскручивая еще больше, и при этом цитировал куски из стихов Пастернака. Саша вторил ему, а меня, студентку «Щуки», похожую, как шутил тогда Андрон, на «Красную шапочку», мотало и прижимало на крутых поворотах к дверце машины…

«Мне Брамса сыграют, я вспомню…», читали ребята куски из пастернаковского цикла «Болезнь

души». Я и сейчас открываю для себя Пастернака — ион ассоциируется у меня с периодом «Романса о влюбленных». Зритель может не понять этого ряда, но для Андрона поэзия Пастернака стала как бы поэтическим источником картины.

Мы помолчали.

— Леночка, — то, что ты рассказываешь, разрушает довольно распространенное мнение об актере как о пустом сосуде, принимающем в себя новую роль и потом бесследно освобождающемся от нее в ожидании новой. А тебе никогда не кажется, что ты и впрямь когда-то жила кем-то из своих героинь — ну вот, может быть, Клеопатрой, а в роли только повторила свой прошлый жизненный опыт?

Лена нисколько не удивилась.

— Мне кажется, чтобы задать такой вопрос, нужно на этот феномен иметь определенный взгляд. Он, действительно, происходит с актерами, и еще, наверное, с писателями. Как у Пушкина: «Моя Татьяна, — как-то заметил он, — что вы думаете она сделала? Она вышла замуж!» Художник — он как бы находится во власти определенной системы, существующей вне его. Он узнает ее и следует ей. А у актеров — у них происходит такое: они не просто перевоплощаются, но навлекают на свою судьбу, своих героев.

— Трагическое подтверждение этой мысли: был известный американский режиссер Борис Сегал. В 60-е годы он поставил множество теле— и кинофильмов. В одном из них, снятом для мистической телесерии «Twilight Zone» («Сумеречная зона»), герой вступил в единоборство с призраком самолета — он пошел на его пропеллер, и самолет… исчез. Годом позже снимался фильм «Масада». На съемочной площадке стоял вертолет. Сегал, ставя мизансцену, сделал шаг назад. В это время пилот включил мотор, вращающийся пропеллер аккуратно, как гильотина, срезал голову режиссеру. Постановку «Масады» завершал другой режиссер.

— Да, случай, конечно, исключительный… и он может иллюстрировать мою мысль. Я только хочу добавить, что когда я говорю — «Клеопатра осталась во мне», — я говорю не только о переживаниях актера: я, сыграв ее, несу в себе эту женщину, как бациллу, как химию, вошедшую в меня.

Мой отъезд?.. Он, действительно, не был подготовлен. Во всяком случае — на сознательном уровне. В моей семье вообще никто и никогда не уезжал, хотя причин к тому могло бы быть немало.

Своего мужа, американского гражданина, я встретила совершенно случайно, в 82-м. В октябре был день моего рождения, праздновали его у меня дома. Когда гости уселись вокруг огромного длинного стола, я взглянула на них и сказала: «Ребята, а ведь это последний день моего рождения здесь… так мне сегодня кажется».

Я не знаю, отчего, но ходили слухи о моей конфронтации с властями, с ОВИРом — будто я устраивала скандалы, топтала ногами советский паспорт. Ерунда… не было этого. А было вот что. После подачи заявления в ЗАГС прошло три месяца, пока нас расписали, а у мужа виза кончалась через две недели. Мы просили продлить ее — отказали. Он уехал, а я продолжала ждать в Москве.

Правда, они могли бы за эти две недели потребовать какие-нибудь

новые бумаги, которых бы не оказалось, — и все. Однако все прошло благополучно, и 4-го сентября я приземлилась в Нью-Йорке. Вот потом начались всякие козни, и три с половиной года они не давали мне разрешения приехать в Москву по приглашению моих родителей.

Потом они меня все же пустили.

Магнитофон щелкнул и выключился — кончилась вторая, рассчитанная на полтора часа записи, пленка. Я открыл его, сменил кассету и поднял глаза на Леночку. Удивительно: почти все это время говорила она одна, я только изредка и, по возможности, ненавязчиво вел ее своими вопросами, подавая иногда реплики или переспрашивая, когда Леночка касалась мало известной мне темы — но усталости никакой в ней не чувствовалось. Видимо, сказывался актерский запас выносливости. И еще — актерская же увлеченность произносимым словом.

Время было позднее, и последнее, о чем в этот вечер я спросил Леночку, было — чем бы она хотела закончить свой рассказ.

— Ну, наверное, прежде всего — что я собираюсь делать… Предстоит интереснейшая работа с режиссером Гавриловым: Гера снял потрясающую ленту «Исповедь. Хроника отчуждения», а сейчас для меня написана роль в его новой ленте — работать мы будем в Москве, в Сибири, в Европе. А пока я работаю в художественной галерее в Беверли-Хиллз и мне это интересно — хотя и достаточно сложно. Меня интересует творческое проявление человека в разных формах — не обязательно в области кино или театра. Я окружена работами разных художников, разных направлений, я общаюсь с этими людьми и мне это помогает подойти ближе к истокам творчества. Творчества вообще — не только художественного…

Октябрь 1990 г.

Прошли годы, жизнь продолжалась, виделись мы с Леночкой ещё многажды, о чем отчасти рассказано в книге Первой, к ней и отсылаю читателя, пропустившего эти главы и небезразличного к жизни замечательной русской актрисы Елены Алексеевны Кореневой.

И теперь самое время и место предоставить слово её коллеге по актерскому цеху и знакомцу во многие годы — о нем глава следующая.

Наш человек в Голливуде

Илья Баскин

Сейчас, когда я разбираюсь с записями нашей беседы, он в очередном вояже: сначала — в Мюнхене, где озвучивается фильм, отснятый минувшей зимой; а потом, почти сразу — в Нью-Йорк на съемки новой картины. Об этом — ниже. Здесь же я считаю нужным предупредить будущего читателя, что при всей достоверности того, о чем я собираюсь рассказать, эти заметки никак не претендуют на полноту изложения жизненной истории моего друга.

Перед самым отъездом Баскина мы просидели несколько часов с включенным магнитофоном — просто вспоминали. Потом я начал работать с записями и… спустя какое-то время обнаружил, что пишу по памяти, а магнитофон включаю, когда нужно разобрать какие-то малоизвестные мне имена нынешних коллег Баскина, чтобы не переврать их правильное написание. Почти уверен: будь сам он здесь, он непременно затребовал бы текст и, вполне возможно, что от этих заметок, подготовленных уже было к печати, мало что сохранилось бы. Как возможно и то, что он выбрал бы для публикации какие-то другие эпизоды, другие детали своей истории.