БП
Шрифт:
– Кстати, машинка есть у меня в хозяйстве. – Это уже Николай Павлович вступает в разговор. – Новейшая разработка, образца тринадцатого года!
– А не испортились эти мины за столько лет? – Меня, как дилетанта в данной области, начинают мучить смутные сомнения.
– Наверное, нет, Денис Анатольевич, мины и провода упакованы в вощеную бумагу и заколочены в ящики. Мы одну такую вскрывали, – блестит, как новенькая.
– А ее мощности хватит, чтобы сдетонировало все остальное?
В ответ выслушиваю краткую лекцию Синельникова о чудо-бомбе. М-да, интересненько! Длина девайса – около семидесяти сантиметров, вес – восемьдесят килограмм, а двухпудовая мортира, оказывается, имеет калибр в двести сорок четыре
– Насколько я помню, мины снаряжались пироксилином, по двадцать четыре килограмма каждая. – Фраза Берга окончательно меня добивает.
– Хорошо, я согласен, что лучше взрывателя и не придумаешь. Но, все-таки, и первый способ для страховки нужно будет сделать. На всякий случай… Кстати, Матвей Матвеевич, откуда такая тяга к техническим знаниям, если не секрет? Покорнейше прошу извинить, но на купеческого отпрыска, который печется только о своем благосостоянии, Вы не очень похожи.
В ответ Синельников краснеет, смущается, но, пересилив себя, отвечает:
– Мой отец действительно купец первой гильдии, и он, правда, тяжко болен… Только нас, сыновей, у него – пятеро, я – самый младший. Еще когда в коммерческом училище учился, с батюшкой поспорил, хотел технику изучать, механику, физику. Он тогда слово купеческое дал, что буду я приказчиком у старших братьев и не более того… Когда война началась, я в школу прапорщиков пошел, потом вот в Ново-Георгиевск попал… Но мне действительно нужно вернуться! По другой причине, но о ней я говорить не буду!..
Ну-да, ну-да, и эту причину, скорей всего, зовут «шерше ля фам». Ладно, не мое это дело. А вот прапор – жук еще тот. Возьмите с собой, наследство пропадает! Блин, купился, простофиля!..
Еще минут десять ушло на обсуждение всевозможных деталей, потом Федоренко с Бергом пошли готовить людей к маршу, Сергей Дмитриевич помчался объявлять нашим двухчасовую готовность, а мы веселой компанией пошли на экскурсию по окрестностям, в смысле, смотреть склады. Полюбовавшись пейзажем, оставил народ готовиться к мероприятию, а сам помчался в расположение…
Рота стоит, смотрит на своего командира, и внимательно слушает.
– Через два часа мы уходим из крепости. Идем вместе с батальоном штабс-капитана Федоренко. Не исключено, что нас попытаются не выпустить. В этом случае разрешаю применять силу, но помните, что против вас будут такие же русские солдаты, исполняющие приказ. Желательно ограничиться синяками и поджопзатыльниками.
Далее, командование переходит к прапорщику Оладьину. Я пока остаюсь здесь. И мне нужны добровольцы… А ну, два шага назад шагом – марш! Что за самодеятельность? Я еще не договорил… Со мной пойдут три-четыре человека из Первого Состава и две пятерки, командиры которых вытянут жребий. «Куркули» с МГ-шниками в конкурсе не участвуют! Лучше подумайте, как будете свои трофеи тащить. Что положите на повозку, а что в своих ручках цепких и загребущих потащите.
Так, ветераны, чтобы не было обидно, пойдут поровну казаки и «артельщики». Семен, Гордей, – два шага вперед!.. Михалыч, мне нужен Андрейка-Зингер со своей швейной машинкой… и кто-нибудь пошустрей и поизворотливей.
Еще раз повторяю для особо сообразительных: готовимся к маршу. Командиры групп – ко мне, остальные – разойдись!..
Пока рота готовилась, появились Стефанов и Синельников с радостной новостью, что весь пироксилин, который нашли, благополучно развезли по назначенным местам, туда же последовали и по два фугаса с проводами для надежности. Прапорщик Бер сумел припахать часть своих саперов, и сейчас минирование идет полным ходом, помощь нужна только в вытягивании проводов через колпаки вентиляционных труб и прокладке их до укрытия. Вот и хорошо! Пока
Уже почти стемнело, когда наша сборная колонна подтягивается к воротам крепости и штабс-капитан Волгин, возглавляющий передовое охранение, властно подает команду «Открывай!» наряду жандармов, контролирующих выход.
Только вот вместо ожидаемой суеты и скрипа раскрываемых створок, раздается шум спора, и, среди прочих слов, в том числе и непечатных, извергаемых выведенным из себя артиллеристом, прозвучало: «Не могу, вашскородь, хочь убейте – не велено выпускать». Зря он это пищит. Иван Георгиевич сейчас его прибьет, а все остальные подтвердят, что все было по обоюдному согласию. Оперативно подтягиваюсь к месту баталии, ибо хорошо знаю о тех «теплых» чувствах, которые питают офицеры Русской Императорской Армии к жандармским чинам, тем более, что здесь «качает права» всего лишь унтер. Увидев меня, последний обрадовался, что смог сохранить своё лицо в прямом и переносном значении. Штабс-капитан уже натянул перчатки, и можно было ожидать хрестоматийной фразы «Будешь замечать офицера, скотина!», сопровождающейся определенным действием.
– Ваше благородие, дозвольте обратиться, унтер-офицер крепостной жандармской команды Оглоблин. – И после разрешающего кивка, продолжает. – Не Вы ли будете подпоручиком Гуровым? Вас к себе просят сам начальник команды штабс-ротмистр Мазепенко.
– Увы, любезный, не имею времени визиты делать. На войне и на пожаре, каждая минута на вес золота. Открывай ворота!
– Так, вашбродь, далеко ходить без надобности. Штабс-ротмистр, они туточки – в караулке, уже с час Вас ожидают.
А это уже интересно, «сам начальник команды» меня ждет. Вероятно, жандармы уже получили приказ от Бобыря: «имать, и не пущать». Чуть повернув голову, насчитываю человек двадцать в жандармских мундирах, почти вся команда собралась. Из оружия – только револьверы. Против моих, даже не считая присоединившихся Дунайцев, – абсолютно не пляшут. Стоит только свистнуть, и через минуту здесь будут лежать жандармские тушки, останавливает только одно – это свои, русские, и они выполняют приказ.
Возвращаюсь к колонне, надо предпринять кое-какие меры безопасности.
– Господа офицеры, строй не распускать! – И, чуть тише, даю некоторые дополнительные указания Оладьину и Михалычу. В результате которых, естественно и совершенно случайно, в сторону жандармов направила мадсены пара пулеметных расчетов, изготовившихся «по-вермахтовски», а несколько казаков незаметно направились «до ветру» в сторону караулки.
– Добро, Оглоблин, веди меня к своему начальнику…
Зайдя в небольшую комнатушку, чуть было легкие не выплюнул. Так же и задохнуться можно! После вечернего, прохладного воздуха, меня встречает сизая пелена табачного дыма. За столом, освещенным огнем керосиновой лампы, положив подбородок на руки и ухитряясь при этом еще и курить, сидит весьма упитанный, с вислыми усами «а-ля Мазепа», жандармский офицер. Увидев меня, сует папиросу в пепельницу, изображает вставание со стула и произносит:
– Если не ошибаюсь, подпоручик Гуров Денис Анатольевич?
– Да, подпоручик Гуров, командир Особого партизанского отряда. С кем имею…?
Небрежным движением руки штабс-ротмистр отпускает своего унтера, мнущегося в дверях. Тот захлопывает за собой дверь, причем так быстро, что по комнате проносится легкий ветерок, вихрящий облака никотина и смахивающий со стола пару листов исписанной бумаги. Жандарм моментально их ловит и кладет на место. А толстячок, не такой уже и тюфяк, каким выглядит на первый взгляд.